Одри Салкелд - Лени Рифеншталь Страница 19

Имея за плечами два успешных фильма, Лени Рифеншталь могла считать себя состоявшейся актрисой. Она была неплохо обеспечена материально и вполне счастлива в своих отношениях со Шнеебергером, которые, насколько нам известно, продолжались два года. Но ее артистическое положение еще оставалось непрочным. Следующим заказом Фанка был документальный фильм о Белой Олимпиаде 1928 года, и, понятное дело, актеры ему для этого были не нужны. Лени страстно жаждала расширить свой опыт, тем более что немецкое кино в это время находилось в своем апогее и могло предложить массу ролей любого уровня, даже несмотря на суровую конкуренцию. Но при всем том, что у нее теперь были связи в студии УФА, а Шнеебергер получал операторские заказы и помимо этого, самой Лени мало что перепадало: в ней видели только танцовщицу и скалолазку.

Сохранились краткие сообщения о ее выступлении в главной роли в австрийской картине «Die Vet-sera» (в английском прокате: «Судьба дома Габсбургов», 1928), но в ее мемуарах — как в «Сите времени», так и в более ранней книге «Борьба в снегу и льдах» (1933) об этом фильме не сказано ни слова. Да и вообще о нем так редко упоминается в книгах по истории кинематографии, что поневоле приходишь к выводу: это была картина, которую и она сама, и все другие предпочли позабыть.

Никто лучше Лени Рифеншталь не понимал, как это ценно, когда тебя знают в лицо, и потому она вела лихорадочную жизнь — бывала на приемах и премьерах, поставив целью завязывать и поддерживать хорошие отношения с продюсерами, режиссерами и другими влиятельными в киноиндустрии лицами. В ее воспоминаниях об этом времени фигурируют имена Г.В. Пабста, Абеля Ганса, Вальтера Руттмана, Гарри Зокаля (куда от него денешься!) и Александра Таирова. Можно себе представить, как уязвляла ее ситуация, что в таком вот «броуновском движении» она не могла найти достойной возможности дать выход своим устремлениям. Наиболее лакомым куском, проскочившим меж ее пальцев, была страстно желанная для нее роль певицы из кабаре по имени Лола-Лола в «Голубом ангеле» Иозефа фон Штернберга, она не прошла кинопробы, но, судя по всему, у нее сложилось впечатление, что она как никто другой создана для этой роли.

Одним из тех, кому она захотела предложить свои услуги, был упомянутый Иозеф фон Штернберг, чья немая картина «Доки Нью-Йорка» (1928) произвела на нее сильное впечатление. Узнав, что он находится на съемках в Берлине, она разоделась в свои лучшие наряды и явилась как гром среди ясного неба в штаб-квартиру УФА на заседание, посвященное вопросам планирования новой картины. Гостья так заинтриговала Штернберга, что он даже пригласил ее на обед, и, похоже, с этого момента между ними возникает настоящая дружба. «Эта дружба была глубокой, но без интима», — неизменно настаивала Рифеншталь. Марлен Дитрих, муза Штернберга, считала это достаточным, чтобы приревновать, но сам Штернберг вовсе не упоминает Лени в своих мемуарах.

Как сообщает биограф Марлен Стивен Бах, в соперничестве за роль красотки Лолы участвовала чуть ли не каждая немецкая актриса, мало-мальски подходящая для этого. Имена кружили, как конфетти на празднестве. После преображения Марлен в этой картине многие утверждали, что это им принадлежит честь открытия великой актрисы, не была исключением и Лени. Однако в действительности к тому времени, когда Дитрих и Штернберг образовали плодотворный творческий союз, Марлен уже выступала в эпизодических ролях примерно в 17 картинах — вполне достаточно, чтобы заметить сокрытый в ней талант. Удивительно, что она по-прежнему выступала в амплуа инженю[15]. Впрочем, по мнению Баха, Лени так отзывалась о Дитрих:

«Марлен? Я видела ее только раз, и она шокировала меня. Это было в небольшом артистическом кафе на Ранкенштрассе; там находились еще несколько молоденьких актрис. Мое внимание привлек ее глубокий грудной голос… Она выглядела очень сексуальной, но несколько заурядной. Возможно, она была слегка под мухой. Я услышала, как она громко сказала: «Почему мы все обязаны иметь красивые сиськи? Почему они не могут быть немного отвислыми?» И с этими словами высвободила свою левую грудку и поиграла ею, чем ошеломила юных прелестниц, сидевших вокруг.

Бах уверен, что Лени хотела отговорить Штернберга от приглашения Марлен на эту роль, и в подтверждение этой мысли приводит интервью, которое брал у бывшего редактора журнала «Фильм-Курьер» Ханса Фельда. Как уверял этот последний, он был приглашен в гости к Лени на ужин, как вдруг зазвонил телефон и хозяйке сообщили, что роль все-таки досталась Марлен. Когда Лени услышала это, у нее от потрясения «чуть не вылетели на пол зубы», вспоминал Фельд. Она была до того раздосадована, что прекратила готовить гуляш, который собиралась подать к ужину, и выставила гостя за порог.

Шнеебергеру повезло больше — Штернберг пригласил его в эту картину в качестве одного из двух кинооператоров и высоко оценил его работу. Лени вспоминала, как она, побывав в студии, где снимался «Голубой ангел», снова указала Штернбергу на «вульгарность» Марлен. Штернберг устроил ей за это суровую выволочку, а Марлен вспыхнула как порох и пригрозила, что ноги ее больше не будет в студии, если Лени еще хоть раз сунет туда свой нос. В мемуарах Арнольда Фанка об этом инциденте также упоминается, а по воспоминаниям дочери Марлен, ее мать называла Лени не иначе как ядовитой змеюкой, а то и похлеще.

В биографическом фильме Рэя Мюллера Лени Рифеншталь представлена уже в почтеннейших летах, и однако же ею по-прежнему овладевает чувство соперничества, когда речь заходит о Марлен Дитрих. И то сказать, они были почти одногодками, обе пришли в шоу-бизнес при посредстве Макса Рейнхардта и обе стремились произвести впечатление на одну и ту же аудиторию. Какое-то время обе жили в одном квартале. Часто высказывается мнение, что Рифеншталь завидовала Дитрих, что та вовремя уехала из Германии в Америку.

В поисках работы Рифеншталь обивала пороги одной кинокомпании за другой, но все напрасно, и каждый следующий отказ обжигал ее все больше:

«Во мне более всех других вещей пылает жажда артистического творчества, которое должно найти выражение, иначе я не смогу существовать. Я готова была бороться за свое предназначение со всею силой, но проходили недели, месяцы, и мне казалось, что я напрасно расшибаюсь в лепешку: отказ за отказом! Никто в меня не верил. Я пребывала в отчаянии: все казалось мне таким безнадежным!»

Ей нужно было чем-то отвлечься. Но более всего недоставало ей той теплоты, которая была присуща интимному кругу товарищей по киногруппе, что была ей как семья. Она любила работать в команде и делить общие проблемы. Но сейчас все разбрелись кто куда, фильмы снимаются без нее — до чего же горестно быть изгоем! Когда терпеть такое долее стало невозможно, она решила съездить на пару недель в Санкт-Мориц, посмотреть, что делают Фанк с командой на съемках зимних Олимпийских игр.