Евгений Белоусов - Повесть военных лет Страница 19

Мы восстанавливали, а точнее строили Беломоро-Балтийский канал. В войну шлюзы были взорваны, взорваны были и плотины. И всё это было занесено песком. Шлюзы были в «Промзоне», на расстоянии километра от жилой зоны. Предстояло выполнить большой объём земляных и бетонных работ. Восстанавливали шлюзы. Стены шлюза высотой до 15 метров возводили из дерева и камня. Много народа тесало брёвна так, как тешут их для стен дома. Из этих брёвен монтировали ячейки и заполняли их камнями. Снаружи, со стороны берега канала, у этих стен делали песчаные насыпи. Техника: лопата, лом, тачка, повозки с лошадьми, да 3–4 разбитых бортовых машины, на которых привозили песок. Ни самосвалов, ни бульдозеров не было. Грузили и разгружали лопатами. Ворота шлюза бетонировали. Мы вязали арматуру, ставили опалубку, зимой готовили тепляки для бетонирования, оборудовали электрообогрев бетона, изготавливали ворота шлюза, монтировали привод ворот.

«Промзона» была вся обнесена колючей проволокой с вышками. Каждый день колонны, по 5 человек в ряд, выстраивались в лагере перед воротами. Лагерная охрана пересчитывает и выпускает за ворота. За воротами конвой снова пересчитывает и ведёт в «промзону». В «промзоне» пересчитывает конвой, который охраняет «промзону». Вечером, после работы всё повторяется, в обратном порядке. И так каждый день, кроме воскресенья, суббота — рабочий день. Вечерний счёт должен был сходиться с утренним, то есть, сколько пришло, столько должно и уйти. Был случай, когда одного не досчитались, и конвой искал его с собаками по всёй зоне. Нашли, он где-то прятался. Рассчитывал, что оцепление с «промзоны» снимут и он сбежит на свободу. Стояли три часа, пока его искали. Мне не известно ни одного случая побега. Это был каторжный труд.

Был и стимул труда. Было официально объявлено, что после окончания работ по восстановлению канала, все поедут домой! Чем быстрее закончим работы — тем скорее поедем домой! Это было расписано и развешено на кумачёвых полотнах в «промзоне». Народ верил и вкалывал, не жалея сил. Вёлся учёт выполнения заданий. Было и поощрение. За перевыполнение норм, за выполнение заданий на 150–200 процентов, в столовой, в обед, давали запеканку из овсяной крупы в размере пирожного. В запеканке было больше овса, чем овсяной крупы. Крупу воровали в столовой, заменяя её овсом. Овёс воровали у лошадей. Над заработавшим запеканку подшучивали: «Гляди, как на тебя лошадь смотрит! Это ты сожрал её овёс!»

На стройке не хватало гвоздей. Но в «промзоне», при отделе главного механика, были небольшие механические мастерские. Там стояло несколько токарных станков и прессножницы. При мне, из этих прессножниц сделали гвоздильный станок и изготавливали гвозди из проволоки. Из глины, с последующим обжигом в печи, начали изготавливали настенные изоляторы под электропроводку. Была на стройке узкоколейка и мотовоз с платформами. Зимой, для этой узкоколейки, сконструировали и изготовили снегоочиститель. Словом, не смотря ни на что, творческая жизнь кипела, и русская смекалка не спала. Я, с первого до последнего дня, работал в мастерских табельщиком-нормировщиком.

В зоне мы жили в длинных землянках, в виде барака. Стены в земле были обшиты досками. Над землёй возвышалась только двускатная крыша, да фронтоны на торцах. В торцах же по два окна, через них видно кусок неба, и стену в земле. Отопление — две железные печурки у входа и в конце барака. По центру барака проход. Направо и налево двухъярусные нары с проходами, как в пассажирских вагонах, только без перегородок. Освещение по центру барака несколько тусклых лампочек. В проходах у стены, между нарами сбиты из досок некие подобия тумбочек. В каждой хранятся котелки, кружки, ложки на четырёх человек. В этих бараках мы спали, завтракали, ужинали, а по воскресеньям, и обедали из котелка на коленях. Баланду и чай выдавали через окно у кухонного блока. Надо было стоять в очереди на улице. Кормили плохо. В баланде, постоянно: мука, перловка, иногда рыба-треска, а большей частью, акулье мясо, которое привозили в бочках, рубленное кусками и засолённое.

В одном бараке размещалось человек 200. Когда нас привезли, бараки эти были уже обжиты. Лагеря в этой местности были построены вскоре после освобождения этой местности от оккупантов-немцев. Рассказывали, что до нас в этих лагерях жили пленные румыны, которых привезли около пяти тысяч, а освободилось — 600. Не выдерживали румыны — климат, питание. Со мной был такой случай. Когда я стоял в очереди за очередной порцией баланды, то потерял сознание и упал. Очнулся я на своих нарах, принесли ребята. Всё прошло благополучно, утром вышел на работу.

В бараках было много крыс и клопов. Крыс ловили чемоданами. В те времена у многих были фанерные чемоданы. Торцы из тоненькой доски, а верх и низ фанерные. Запирался такой чемодан на маленький висячий замок. Вот и в нашем бараке было несколько таких чемоданов. Крыс ловили так. Чемодан ставили на пол. Крышку открывали и подпирали палочкой с привязанной к палочке ниткой. В чемодан клали корку хлеба. Скоро появлялась крыса и залазила в чемодан. Дёргали за нитку, крышка захлопывалась. Закрытый чемодан заталкивали в пустой мешок, там крышку приоткрывали и крысу вытрясали в мешок. После этого мешком били о столб и выбрасывали убитую крысу. Это было своего рода развлечением. Клопов же было несметное количество. Достаточно было сесть на нижние нары, как они начинали сыпаться с верхних нар, попадая в баланду и в чай. Единственным спасением от них был мешок-чехол от матраца. Я залезал в мешок с головой, завязывал мешок изнутри, чтобы клопы не могли попасть ко мне через горловину. Дышать приходилось через матрац. Другого выхода не было. Однажды я видел такую картину. В пустом освободившемся бараке, где не жили уже больше месяца, весеннее солнце, через торцевое окно, освещало фанерную перегородку барака. На этом освещённом солнцем месте клопы сидели сплошным покровом, так плотно, что не видно было стены. Вероятно, они грелись. Такого я нигде и никогда раньше не видел.

В наших лагерях работали следователи контрразведки СМЕРШ (СМЕРть Шпионам). На допрос вызывали ночью. Днём на работе, ночью на допрос. Меня допрашивали две ночи часа по четыре. Здесь уже были специалисты! Не чета тому, который допрашивал меня в ПФП, в проверочно-фильтрационном пункте под городком Мостиска. Вопросов было много. Кто? Откуда? Где рос? Где учился? Как попал на фронт? Где, в каких частях служил? Номер части? Подразделение? Фамилия командира? Где попал в плен? Почему попал в плен? Где был в плену? В каких лагерях? В какое время? Откуда возвратился в Союз? И многое другое. Некоторых, после допроса, месяца через два, снова вызывали на допрос.