Екатерина Фурцева - «Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» Страница 2

«Никогда не зарься на чужое», – говорила мне мама. Она имела в виду не только чужое добро, но и чужих мужей. По поводу мужей я с ней спорила. Нынче не старые времена, когда приходилось всю жизнь жить с той, с которой обвенчался. К чему приводят буржуазные предрассудки по поводу брака наглядно показал Толстой в «Анне Карениной». Не надо ставить знак равенства между свободой выбора и моральной распущенностью. Распущенность означает вседозволенность, пренебрежение чувствами другого человека. А свобода выбора – это возможность исправить ошибку. Такая возможность должна быть у всех. Ну не подошли люди друг другу, так что же, мучиться теперь всю жизнь? Сама по молодости однажды сделала глупость, про которую теперь даже в анкетах не пишу. Дело было в 31-м, когда женились без бумажек[2]. Но я настояла на регистрации брака. Думала, что встретила ту самую любовь, которая одна на всю жизнь. Неловко просто сойтись, нужна торжественность. Сейчас понимаю, что то была не любовь, а одиночество. Приехала из родного города в незнакомый район. Все чужое, и места, и люди. В Вышнем Волочке у меня было много друзей, а в знакомых весь город ходил. А тут – никого. Все косятся подозрительно – чужачка, присланная, комсомольский секретарь. Время было такое. Не жаловали тогда чужаков. Вдобавок мой предшественник наломал дров. Запятнал репутацию комсомольского активиста так, что в районе всех комсомольцев стали считать бабниками и пьяницами. В общем, тоскливо мне было, очень. Потому я и потянулась всей душой к человеку, который проявил ко мне участие. Тем более что он был хорош собой и умен. Я еще удивлялась, как это такой грамотей работает плотником? И еще больше уважала его – не хочет человек бросать рабочую специальность, вот какой сознательный. Планы строила. Маме написала. Похвасталась, что встретила свою судьбу. Мама ответила коротко: «Не дури!» Но я к тому времени уже успела «выйти замуж». Слова взяла в кавычки, потому что «замужество» мое продлилось всего десять дней. Я считаю, что его и не было вовсе. Десять дней – это несерьезно. Три дня я была счастлива, пять дней не понимала, что происходит, один день провела в раздумьях, а в последний, десятый, день, когда я начала серьезный разговор, мой «муж» поднял на меня руку. Решил поучить по-семейному. Но не на такую напал. Я его сама поучила и прогнала. Поплакала, написала маме, что перестала дурить и решила поскорее забыть обо всем. С кем не бывает. Это как болезнь, любовная горячка. Переболеешь и получишь иммунитет.

Я ошиблась. Думала, что все прошло, но на самом деле мои беды только начались. Ему показалось обидным, что я его выгнала и не желаю мириться. Несколько дней он меня уговаривал. Я на все уговоры отвечала одно и то же – нет! Поняв, что уговоры не помогут, он начал мстить. Подло, не по-мужски мстить женщине, да еще и такими недостойными способами. Он начал распространять про меня сплетни. Чего только не говорил. Ему верили, потому что он был свой, а я пришлая. И вообще мужчинам больше веры в таких вопросах. Бабы всегда заведомо виноваты в глазах людей. То, что он на меня руку поднял, ему в укор не ставили. Эка невидаль! Разве муж жену не может поучить? Район был отсталый до невозможности, поэтому-то нас, комсомольцев, туда и направили. Пережиток на пережитке, дремучесть. Опять же, как он меня ударил, никто не видел, потому что дело было дома. А как я за ним во двор с кочергой выскочила, видели многие. Дружки его начали писать на меня кляузы в оба райкома[3] и в обком. Сам он на каждом углу рассказывал, какая я гадюка, проститутка и стерва. Изменяла ему, а когда он возмутился, избила и выгнала из дому. Первый секретарь райкома комсомола занял выжидательную позицию. Не вмешивался ни во что, не выступил в мою защиту. Ждал, что ему скажут сверху. Только провел со мной беседу. Формальную, для того, чтобы бумажку написать. А я ждала поддержки. Потом уже, много позже, догадалась о том, что Первый меня боялся. Думал, что я его подсижу. Непонятная штучка, по направлению ЦК комсомола приехала, мало ли. Сама я была девушка бойкая, это тоже настораживало. Поэтому он меня и не поддерживал. И, небось, втайне радовался происходящему. А сам выступить против меня боялся. Формально мог, повод кляузы давали, но не хотел связываться с «цэковской штучкой». В районе думали, что если нас ЦК направил, то значит у нас там связи. Дело закончилось тем, что мне пришлось уехать. Выглядело это как перевод с повышением, но на самом деле было бегством. Презирала себя за это невероятно. Гадко было на душе. Молодая была, твердости не хватало, растерялась. Случись такое несколькими годами позже, засадила бы этого мерзавца в тюрьму за рукоприкладство и клевету. А первый секретарь за свое беспринципное бездействие лишился бы у меня не только своей должности, но и партбилета. Но былого не вернуть. Урок получила на всю жизнь. И всю жизнь помогала женщинам, попавшим в похожее положение. Защищала их, утешала, ободряла и всем говорила одно и то же – боритесь за свое честное имя, не давайте мерзавцам спуску. Отстаивать свое честное имя не позорно, позорно молчать. Кто молчит, тот виноват.

А про «чужое» я вот к чему. Оба моих мужа, настоящие, с которыми я прожила долго, на момент знакомства со мной были женаты. Меня это настораживало. Я очень щепетильна в этом смысле. Не могу позволить себе разбить чужое счастье. Но оба они уверяли меня в том, что давно разлюбили своих жен, что их брак был ошибкой и т. д. Я верила им. Когда любишь, то веришь. Как можно заподозрить любимого человека в неискренности? Верила, а зря. Теперь подозреваю, что на самом деле все было не так, как они мне представляли. Петр, небось, и своей фронтовой жене говорил, что у него со мной все кончено, что мы с ним чужие друг другу люди. А я в то время от него беременная была и строила планы на счастливую нашу с ним послевоенную жизнь. А про то, что мы с Николаем[4] якобы чужие друг другу, я узнала от посторонних. Слухи распространяются быстро. Он своей пассии сказал, та подруге похвасталась, подруга по всей Москве разнесла. Николай все отрицает, но я по глазам вижу, что это не так. Переживаю. На лишний гадкий слушок мне наплевать. Много их про меня ходит. Одним больше, одним меньше – не важно. Разочарование меня больно ранит, предательство. Но сама же вспоминаю мамины слова и говорю себе, что оба раза я получила то, что заслужила. С чего оба раза начиналась моя супружеская жизнь, тем она и закончилась. Кривое не выпрямить. Кто предал одну жену, тот предаст и вторую. Надо очень хорошо знать все обстоятельства, чтобы отличить белое от черного, понять, какие отношения связывают супругов. Я сильно переживала, когда Светлана развелась с Олегом[5]. Но еще сильнее переживала по поводу того, что у нее возник роман с женатым мужчиной. И до сих пор переживаю. Мне, как матери, больно, что дочь повторяет мои собственные ошибки. Игорь уверял, что его первый брак оказался несчастливым, что они с женой давно живут, как чужие. Он говорил те же самые слова, которые я в свое время слышала от Петра и от Николая. До свадьбы у меня с Игорем состоялся серьезный разговор. Я сказала все, что думала по поводу его женитьбы на Светлане. Сказала, что предпочла бы, чтобы моя дочь не разбивала чужую семью, но решать ей, она взрослая. Не знаю, довольна ли Светлана вторым браком или нет. Она очень скрытная, держит все в себе. На первый взгляд они живут ладно, а в то, что там на самом деле происходит, лучше и не вникать. Учусь этому у мамы. Та мне про моих мужей говорила, что думала, но поступать по своему усмотрению не мешала. «Я скажу, а ты решай». Это единственно верная позиция. Близким людям надо говорить правду в глаза. Кто же еще скажет правду, если не близкий человек, родная мать? Но нельзя мешать детям поступать по-своему. Это до добра не доведет. Помню, как сама дорожила своей самостоятельностью. Много шишек набила, пока начала прислушиваться к материнским советам.

Утром поздравила Николая с днем рождения и уехала. Сначала в министерство, затем на съезд[6]. Постаралась, чтобы мое поздравление прозвучало как можно веселее и сердечнее, но сама чувствовала фальшь. И Николай ее тоже почувствовал. Веселые слова даются с трудом, когда на самом деле хочется спросить совсем о другом. О том, что нам делать дальше? Как жить? Сейчас для меня, нет – для нас обоих было бы спасением, если бы Николая отправили куда-нибудь послом. У нас бы появилась возможность вдали друг от друга спокойно обдумать наше будущее. Начиная с того – есть ли оно у нас, это общее будущее? Стоит ли на что-то надеяться? Долгая разлука нередко помогает наладить отношения. Но Николая никуда не отправят, нечего и надеяться. В Монголию он сам не поедет, а в Америку или Англию его не назначат. Не доверят такой важный участок. Николай работал в Югославии в сложнейшее время, сразу же после восстановления дипотношений[7]. Задачи перед ним стояли труднейшие. Он старался как мог, но всего сделать не мог. Времени не хватало, по-настоящему компетентных сотрудников было мало, югославы саботировали многие инициативы. Но в результате во всех недочетах обвинили Николая. Посол отвечает за все.