Елена Погребижская - Исповедь четырех Страница 2

Вместо эпиграфа

Будущая героиня встречает будущего биографа, но они об этом не догадываются

Одна моя прекрасная подруга Ксюша однажды сказала мне, что обязательно мне нужно с ней сходить на концерт певицы Ирины Богушевской в Политехнический музей. Мне показалось довольно странным, что концерт будет в музее да еще почему-то политехническом. Это был, кажется, 99 год. У меня была тогда важная журналистская работа в программе «Время» и практически совсем не было свободного времени, а если и было, то неизвестно, как его занимать. Поэтому чужой способ развлекаться был кстати. На мне был серый в елочку рабочий костюм, почти как у Жени Лукашина из фильма «С легким паром», а в руке — прекрасный кожаный портфель с содержимым государственной важности. Ксюша пришла вовремя, а я попозже, на работе меня подзадержали. Она куда-то уже села. Ну и, короче, мест почему-то не было. Пришлось сесть на ступени с портфелем на коленях. На сцене пела хрупкого телосложения блондинка в черном платье с вырезом на животе. Между песнями она очень смешно и умно шутила и пару раз сказала что-то про свой вырез и супер-плоский, как хайблэк тринитрон, живот. В конце концерта она собрала записки из зала и весело на них отвечала. До меня дошло, что эта девушка мне встречалась в телевизоре, на передаче «Что? Где? Когда?» Она пела там в музыкальных паузах вполне эмигрантские, как мне тогда казалось, песни и что-то про «39 трамвай». А теперь эта самая певица заканчивала на сцене передо мной свой концерт, который мне неожиданно понравился. А это был, по-моему, третий или четвертый концерт в моей жизни. Настроение у меня было очень приподнятое, и когда мы с Ксюшей нашлись, то мне пришла в голову мысль, что нужно обязательно пойти к Ирине в гримерку и что-нибудь ей сказать. Мысль совершенно мне несвойственная, потому что я человек очень стеснительный. А тут мне захотелось проявить храбрость и с артисткой познакомиться. Мы быстро нашли гримерку, охраны там не было. Открыли дверь и увидели нескольких девушек, одна из которых была Ира, и кучу цветов. «Э… — говорю… — простите… Ирина…»

Ира повернулась и посмотрела на меня с любопытством. Было очень жарко и очень неловко, но пасовать было еще хуже. Надо было лихорадочно придумать повод, по которому мы сюда вломились. Я, говорю, тоже петь хочу. Вы так хорошо поете. Может дадите телефончик своего преподавателя? Телефончик мне был, понятное дело, совершенно не нужен, но надо же было что-то сказать. Ира любезно написала телефон и что-то объяснила про то, что учительница живет не то на Ордынке, не то на Полянке и еще какие-то подробности. Потом она вежливо нас спровадила. При этом улыбалась. Мы пошли, и меня разбирала гордость за то, что мне хватило смелости подойти к настоящей певице после концерта и о чем-то даже с ней поговорить. Бумажка с телефоном, естественно, тут же где-то потерялась.

Глава первая

В Багдаде все спокойно или сундук с золотыми воспоминаниями

Сказка началась, как водится, в городе Багдаде, где, как известно, было все спокойно, а теперь уже совсем нет. Ранним детством Ира с родителями проживала в этом солнечном городе в доме по имени «Шакерчи». Город был весь покрыт солнцем и шумел как восточный базар. А на базаре, где белокурая девочка за руку с папой протискивалась сквозь громких людей, все вдруг норовили потрогать ее беленькие волосики смуглыми руками. Это у них, оказывается, такая примета: кто дотронется до волос белокурого ребенка, у того объявится счастье.

Ирина: Это море кричащих людей, волнующееся вокруг меня и готовое меня растерзать, наверное, и есть это самое Яркое Впечатление. Нет! Ещё был армейский «газик» защитного цвета — у него фары были зачем-то наполовину заклеены сверху изолентой, и поэтому у него было такое милое выражение лица, как будто он сонно прикрыл глазки. На этом «газике» мы однажды в страшную жару (а в Багдаде все время страшная жара) поехали кататься, заблудились, да ещё и заглохли невдалеке от каких-то высоченных заборов. Из-за такого вот забора неожиданно вышел вдруг высокий и невероятно красивый волшебник с чёрной бородой, чёрными бровями и зелёными глазами, в длинных белых одеждах. Папа перемолвился с ним по-арабски, нашим сказал, что это какой-то «имам», а имам ушёл за свой высоченный забор и вернулся оттуда с корзиной огромных мандаринов. Они были такие спелые, что катались внутри своей кожуры и немножко гремели.

Нет! Был ещё ослик, который привозил к воротам «Шакерчи» тележку молочника. Однажды, когда моя мама что-то делала на кухне, к ней прибежали дети и сказали: «Тёть Наташ, а тёть Наташ! А вашей Ире лошадь руку проглотила!» Когда маму подняли с пола, она понеслась к воротам, возле которых стоял ослик с вытаращенными глазами и разинутым ртом, в котором действительно помещалась вся моя рука, — но она ничуть не была проглочена, а активно шевелилась, потому что я считала, сколько у ослика зубов… Даже не знаю, возможно, что мамино воспоминание об этом было более ярким, чем моё. А ещё у нас был огромный балкон с ажурной оградой, и, поскольку жили мы на первом этаже, сразу за ним начинался буйный розарий. И мы его каждое утро поливали. Огромные капли сверкали на огромных розах. А ещё, когда мама поднималась на крышу вешать бельё на длинную верёвку, первые простыни высыхали к тому моменту, когда она вешала последние. В общем, всё моё детство было абсолютно сказочным, как я только что поняла.

Ира родилась прямо в такой семье, в какой должны рождаться маленькие принцессы. Все ее носили на руках, она была самая чудесная, ее баловали, холили и лелеяли. Была она долгожданный и единственный ребенок, которому все тепло и достается обычно. Плюс по советским понятиям семья Иры, прямо скажем, была не бедная, поскольку родители ее жили в этом самом Багдаде довольно долго, а тогда там грамм золота стоил столько же, сколько килограмм мяса. Люди оттуда привозили разные машины, вещи, а мои родители, говорит Ира, молодые дураки были, маме было 20 лет с чем-то, и вместо всяких золотых запасов они навезли пластинок Азнавура, катушечный магнитофон и какой-то парчи, которая сгнила давным-давно. А могли бы серьезное состояние сколотить. И была бы Ира с капиталами. Но капитала нет, а есть сундук с золотыми воспоминаниями, откроешь его и думаешь: но ведь когда-то же было все хорошо.

И песенки Ира стала сочинять буквально в три года. Это страшно нравилось родителям, папа их записывал постоянно, и родители с гордостью звали ребенка к взрослым, чтобы та продемонстрировала талант. Хитроумная Ира поняла, что это слабые струнки мамы и папы и ловко так за них подергивала.