Мозг серийного убийцы. Реальные истории судебного психиатра - Флоранс Ассулин Страница 2

Журналистские материалы строятся на хронике расследования, свидетельствах тех, кто их проводил и тех, кто общался с преступником в повседневной жизни, а также на рассказах родственников и близких жертв. Отсюда вытекает определенное представление об убийце, которое формируется в соответствии с его биографией, – начиная с детских лет и до совершения преступления. Это приводит к некоторому диссонансу, так как саспенс плохо сочетается с мрачной реальностью и той болью, которую переживают семьи пострадавших.

По чьей злой воле слово психиатра столь мало значит? Неужели он до такой степени недостоин внимания, даже после десятков часов работы в экспертной коллегии, многолетних размышлений и педагогической деятельности, не говоря уже о кошмарах и бессонных ночах? Разве он не может сказать что-то действительно существенное?

Без сомнений, ответ будет прозаичным. Авторитетное мнение специалистов никоим образом не сочетается с драматургией, нацеленной на то, чтобы держать в напряжении зрительскую аудиторию и поддерживать рейтинг. Картину, которую оно формирует, невозможно свести к нескольким наводящим ужас тезисам: во всем повинны поведение матери, отсутствие отца, недостаток образования, жестокое обращение в детстве, пережитое сексуальное насилие, неосознанные стремления, гены, полиция, социальные службы, психиатры, педагоги и т. д. Психиатр исследует первопричины преступления, психическую реальность преступника. Его анализ выявляет человека, а не монстра, несчастливую судьбу, а не сверхчеловека, функционирование ущербной психики, а не адский механизм злого ума. Он разрушает очарование, сдерживает попытки морального осуждения. Конечно, врач разделяет всеобщее негодование в связи с такими деяниями, но это не его дело. Перед ним стоит совсем другая задача.

По сути дела, к эксперту-психиатру обращаются, чтобы получить ключ, узнать глубинную причину свершившегося злодеяния, его «почему». Специалист лишь описывает движения психики, исследует организацию личности преступника, разбирается в «устройстве» зла.

Рассуждения психиатра могут показаться странными. Он отрицает безумие и одновременно отвергает нормальность: исключает в преступнике монстра, но сообщает о множестве бесчеловечных механизмов, которые им движут. «Эксперты в очередной раз ничего не прояснили», – такие высказывания регулярно содержатся в отчетах о судебных заседаниях. Гора преступления родила мышь психологии. Несколько плоских формул, в то время как можно было обнаружить столько всего в глубинах человеческой души!

Возможно, лучше понять это разочарование поможет простой пример: все свидетельства выживших строятся по схожему шаблону. У того, кто держал их в своей власти, глаза вылезают из орбит, звериный взгляд исполнен чудовищной жестокости, черты лица искажены и с губ не сходит язвительная усмешка. В жуткой безнадежности последнего мгновения – короткого и одновременно бесконечного промежутка времени – тот, у кого есть сила и воля лишить вас жизни, узурпировать место бога, обращается во всемогущее создание. И чем больше ужас, который убийца внушает жертве, тем более всесильным он кажется самому себе.

Таким образом, уцелевшая жертва, ее семья, общество и сам преступник, как это ни парадоксально, могут разделять одну и ту же фантазию о разрушительном всемогуществе убийцы.

Специалист-психиатр – это человек, который пришел сказать: «А король-то голый!» Это идет вразрез с универсальный опытом, который, впрочем, затронет и его самого, доведись ему пережить подобное. Убийцей движет не то, на что он претендует, и не то, что ему обычно приписывают.

Преступник, преступная фантазия, фантазия преступника и фантазии о преступнике – это многоплановые понятия. Грамотная экспертная оценка не похожа на хороший детектив, который использует все регистры, заставляя смыслы резонировать друг с другом. Она ограничивает круг рассматриваемых вопросов, чтобы сделать действительно стоящий вклад, а также предполагает строгий подход и отказ от целого ряда предрассудков. Возможно, все это выглядит менее захватывающим, но определенно более достоверно.

Чтобы следовать за мной по страницам этой книги, в первую очередь нужно попытаться отложить в сторону метафизические и моральные ожидания, а также любую окончательную и якобы обобщающую систему объяснений. В противном случае мы только и будем делать, что колебаться между отвращением, очарованием, неприятием (монстр, сумасшедший, зверь, робот…), или еще больше утвердимся в верности предварительно усвоенной концепции.

В соответствии со своей профессией я использую другой подход, прежде всего клинический. Что в свете имеющейся у меня информации можно сказать об этом человеке, проследив путь, который он проделал, прежде чем совершить преступление, а затем повторив его? Есть ли у него что-то общее с теми субъектами, кого мне уже довелось изучать? Имеется ли сходство с аналогичными случаями, имевшими место в Америке?

Опять же, серийный убийца – это современная парадигма зла. Я прочитал десятки трактатов о зле и признаюсь, мне часто бывало скучно. Зло – очевидность, в которой мы существуем, при этом отрицая тот факт, сколь важное место оно занимает в сводках новостей, а порой и в нашей повседневной жизни. Я не раз повторял, что любое происшествие – это внезапное вторжение греческой трагедии в нашу реальность, этакий десерт. Каждый раз мы этим удивлены, потрясены, поражены. Мы стараемся отгородиться с помощью набора выражений, которые спонтанно срываются с языка, блокируя основательные размышления. Это одна из редких областей, где используются те же формулировки, что и в политическом клубе или светском салоне. Затем мы возвращаемся к обычному течению жизни до следующего испуга, который испытаем днем позже при очередном просмотре новостей. Многие статьи и исследования не слишком отличаются от болтовни за барной стойкой, не говоря уже о политических заявлениях, которые произносятся в соответствующих случаях.

Зло не обязательно бывает хитрым, при этом я уверен, что оно не способно сделать кого-то умнее. Наша реакция на зло, как правило, самая стереотипная и банальная. Избежав столкновения с ним, мы наделяем его рассудочностью и коварством. Поскольку логика, лежащая в основе чудовищных поступков, кажется нам чуждой, мы приписываем преступникам сверхчеловеческие способности.

Порядочному, доброму, праведному нужен равноценный соперник, в большей или меньшей степени наделенный дьявольским лукавством. Утверждать, что зло может быть банальным, посредственным, глупым – значит противоречить теологии. Да и к тому же: вот пойдите и скажите следователю-профессионалу, что он потратил годы, охотясь на дурака! Миф об интеллекте кровавого преступника – это вредный стереотип. Между тем, бесспорно, существует рациональность преступления – примитивная или более развитая. Именно она бросает нам вызов и предлагает разгадать загадку. Вот ее мы и постараемся описать. При этом, с одной стороны, нам не терпится узнать эту тайну, а с другой, мы изо всех сил стремимся ее игнорировать. Для многих специалистов это не секрет: стоит попытаться ответить на какой-нибудь животрепещущий вопрос, и вы сразу же покажетесь плоскими и пресными. Откажетесь отвечать на него – и все будут смеяться