Сименон и Дениз Уиме - Людмила Григорьевна Бояджиева Страница 2

его вывели из себя! Крепкое ругательство прозвучало на этот раз в адрес самой фортуны, не ведающей, что творит в слепоте своей. Фортуна чуть приоткрыла глаз и мизинцем подала знак — комната на последнем этаже нашлась! Самая дешевая и неприглядная, но сухая! Он развесил пальто в пропахшем махоркой шкафу, снял и набил найденными в тумбочке клочками газет размокшие ботинки, бросил в раковину носки и с размаху брякнулся плашмя на едва не развалившуюся, зло скрипнувшую кровать. Итак — скоро они узнают о нем.

«Я ни капельки не был тщеславен, никогда в жизни!» — станет утверждать Сименон на склоне лет, пожив в собственных замках и потратив миллионы на удовольствия. Возможно, с того момента, как вышел на орбиту славы, это соответствует истине. Но он никогда не оказался бы в обойме самых знаменитых и признанных, не имей тогда, в годы юности, мощного заряда жизненной энергии и, толкавшей к упорному покорению вершин. А мотивы — они могут быть самыми разными.

Льеж начала XX века — уютный бельгийский городок недалеко от границы с Францией. Чинные прохожие на городской площади (зонт, тросточка, неспешный шаг обязательны), солидная мэрия (с колоннами, в три этажа), величественный мост через реку, набережная с нарядными, тесно прильнувшими друг к другу домиками в уборах высоких крыш, утыканных каминными трубами. Главное же — множество харчевен, подающих самое любимое льежцами блюдо — устриц с жареным картофелем, и отлично работающая газета.

Льеж не отставал от моды: большинство «интеллигентных» мужчин носили бакенбарды, длинные волосы и трость с набалдашником. Женщины считались существами воздушными, если не сказать — бесплотными. Перчатки зимой и летом, фантастические сооружения шляп. Затянутая в корсеты на китовом усе талия, пышные, волочащиеся по земле юбки. Только разразившаяся в 1914 году война смогла нанести решительные изменения в идеал женственности, скандально начав с отмены корсета и укорачивания юбок. Но для тех кругов, к которым относился Сименон, веяния моды были не столь существенны: вещи простого люда служили нескольким поколениям и должны были отвечать единственному требованию — практичности.

Семья Сименонов жила в рабочем квартале весьма скудно, но по социальному статусу занимала более высокое положение, чем рабочие или ремесленники. Отец Жоржа — Дезире Сименон, тихий человек в аккуратном темном костюме, служил в страховой компании. Мать — Анриетт Брюлль — крупная костистая женщина (родителями Анриетт были немец и голландка) в неизменном длинном фартуке — вела хозяйство. Тринадцатый ребенок в бедной семье, она успела вынянчить всех младших. Ненависть к детям и сожаления по поводу собственной несчастной участи навсегда зафиксировались в ее характере.

Став мадам Сименон, Анриетт занялась домом, хотя в семье был только один ребенок, но какой! Настоящий чертенок, постоянно требующей обстирывания, обштопывания и кормежки. К тому же, с тринадцати лет пристрастившийся к курению трубки! Крутясь день изо дня в заботах, Анриетт не успевала даже улыбнуться. Поджатые губы и вечная обида на весь мир — основные черты портрета Анриетт, и без того красотой не отличавшейся. Детские годы Сименона омрачали скандалы, то и дело сотрясавшие унылый быт семьи. Смиренный Дезире Сименон был доволен всем, мать — ничем, а сын всегда занимал сторону отца. Ссоры в доме не прекращались даже в праздники. На Рождество Жорж, кроме привычных подзатыльников, получал пряник, тарелку сушеных фруктов с апельсином в центре и тюбик краски, которым заменял в старой коробке высохший. «В сущности, это удача — родиться бедняком, и по достоинству оценить обыкновенный апельсин» — нравоучительно заметит он в преклонные годы, став миллионером и засыпая своим детей дорогими подарками вплоть до модных автомобилей.

Начальное образование Жорж получил в приходской школе иезуитов. Закончив ее, поступил в колледж Сен-Сервэ. Но жизнь в семье с каждым днем становилась все тяжелее. Прихварывал отец, Анриетт едва сводила концы с концами. И тогда пятнадцатилетний Сименон принял важное решение: он оставил колледж за год до окончания и начал работать. Сначала он поступил учеником к кондитеру, но вскоре устроился продавцом в книжную лавку. Любитель чтения почувствовал себя в пещере Алладина — полки книг, только успевай «проглатывать»! Толстой, Достоевский, Пушкин пришлись парню по вкусу. Это позже он скажет, что был сражен глубоким психологизмом русской литературы. Тогда он вряд ли мог сформулировать нечто определенное, но нельзя не согласиться, что выбор чтения необычен для простоватого подростка. Служба оказалась не долгой. Через месяц хозяин уволил его, так как задиристый продавец не мог стерпеть, что какой-то юнец знает французскую литературу лучше, чем он. И объяснился с покупателем в не совсем изящных выражениях. Вновь пустился неуживчивый парень на поиски работы и нашел ее, причем, не где-то в затрапезной харчевне, а в местной газете! Вот это была удача!

Теперь матери пришлось постоянно наглаживать дешевые костюмы Жоржа, из тех, что всегда выглядели жеванными и садились после первой стирки. К тому же, парень быстро рос, и ощущение жмущих подмышками пиджаков и коротких брюк, долгие годы сочетавшееся с голодным бурчанием в животе и дымом дешевого табака, составило стойкий «букет» — «запах бедности». Он долго преследовал и пугал Сименона, как признак немощи, бездарности, слабости. А он был сильным и жадным.

«Я испытывал голод ко всему: к бликам солнца на домах, деревьях и лицах, голод ко всем женщинам, что попадались мне навстречу, покачивания их зада было достаточно, чтобы вызывать почти болезненную эрекцию. Сколько раз я утолял этот голод с девчонками постарше в подъезде дома на темной улице? Или же украдкой пробирался в один из тех домов, в окне которого полная и желанная женщина невозмутимо что-то вязала, прежде чем задернуть занавеску, как только входил клиент? Я жаждал жизни и всеми порами впитывал краски, огни, и запахи улицы». Он быстро понял: хочешь есть — умей заработать, голова-то варит. С шестнадцати лет Жорж стал писать репортажи для газеты и быстро продвинулся в этом занятии.

Главный редактор «Газет де Льеж» господин Демарто определил расторопного и сообразительного паренька в отдел происшествий. Так совершилось в корне изменившее всю жизнь Сименона посвящение вчерашнего школьника в журналисты. В семнадцать лет он гонял по городу на большом американском моноцикле, который «Газет де Льеж» получила в обмен за рекламу. Сименон упросил Главного дать ему новомоднейшее средство передвижения на временное пользование и разъезжал по узким улочкам в адском грохоте и зловонном дыму бензинных выхлопов. Моноцикл в Льеже, привыкшем к лошадиной тяге, — невероятная экзотика. Его бояться, от него шарахаются, а сорвиголова в больших очках и кожаном шлеме лишь посмеивается, распугивая прохожих: то ли еще