Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон Страница 2

Да разве же всё это было? Не верю!

— Почём икра?

— Где икра? Это рыбьи яйца. Рупь тридцать десяток!

Когда к началу семидесятых сложился этот анекдот, десяток куриных яиц действительно стоил рубль тридцать. Цена же икры, которой не было в продаже, сделалась совсем невыносимой. На этой почве и сложился анекдот. Нет, вы подумайте: за десять икринок — рубль тридцать; а это без девятнадцати копеек четвертинка! Или вот: «розовое крепкое за рупь тридцать семь», — как навечно засвидетельствовал Венедикт Васильевич Ерофеев. А сколько же будет икринок (сколько четвертинок или розовых крепких) не в ста, а хоть бы и в пятидесяти граммах икры? Вот и ступай считать, пока не зарябит тебе в очи…

Я это всё к тому говорю, что не лепо ли ны бяшет начать свою книгу с описания тёщ? Нет, не лепо.

Древние римляне полагали, что начинать надо всегда от яйца. Яйцо, мол, и есть всему начало. Возможно, римляне и правы, но от какого же яйца мне оттолкнуться?

Размышляя об этом, я и вспомнил рыбий анекдот, пришедшийся мне кстати. Ведь если икра — рыбьи яйца, то от икры я как раз и хотел бы начать.

Итак…

Начнем ab ovo

Из икры мама предпочитала паюсную. Мама не раз говорила об этом. Всякий раз говорила, когда речь заходила об икре.

Сначала в пятьдесят четвёртом, когда я вернулся из Геленджика и рассказал, как тёте Вере принесли контрабандой литровую банку белужьей икры. Икра была паюсной, а все обитавшие в доме оказались нелюбителями паюсной, чего я никак не предполагал: что такие нелюбители бывают.

И ещё, через десять лет, когда моей маленькой дочке понадобилась чёрная икра от малокровия, и деньги мама, конечно же, изыскала, но магазины икрой уже не торговали, и я бегал по разным буфетам, скупал бутерброды.

Вот эти-то обстоятельства и дали маме два случая заметить, что вообще-то она — в отличие от нынешних аристократов пищи — всегда предпочитала паюсную. Конечно, предпочтение это возникло ещё во времена ужасов царизма, но у мамы была крепкая память на предпочтения. Из того же мучительного времени вышло и второе мамино предпочтение, отданное швейцарскому сыру среди иных сыров. Швейцарский мама и полюбила за муки.

Тётя Люба, сестра маминой мамы, совершенно отличалась от прочих сестёр. Она была в те времена ещё не очень старой девой, зато характер надлежащий успела завести. Мама, бедная, вспоминала, как тётя Люба водила её к Елисееву покупать швейцарский сыр. Тёте Любе требовался совсем небольшой — на полфунта — кусочек, но именно такой, чтобы дырки были большие. Однако не слишком большие. Со слезой, но не слишком зарёванный. От самого края, но только не от этого и не от того, а во-о-он от того, или лучше от этого, да, но не с такими же дырищами! Впрочем, дырки как будто хорошие, жаль слеза нечиста, так что, будьте любезны, надрежьте ещё один круг. И, пожалуйста, будьте настолько любезны, вон тот, самый нижний!

Приказчик смотрел на барыню и был со слезой, но не вовсе зарёванный — точь-в-точь как хотелось, — только слишком большой по размеру.

Тётя Люба последние десять лет прожила в параличе ног. В сорок третьем году, в Краснодаре, она сидела на белой кровати, вся белая, жаловалась на поясницу и настоятельно просила продать золотую её цепочку за пятнадцать тысяч рублей. Я до сих пор уверен, что поясница это то, что бывает у парализованных старух.

Когда я стал учиться грамоте, тётя Люба уверила меня, что правильно писать «обмирал», потому что это такой большой чин, что, глядя на него, все обмирают. До сих пор не верю, что она шутила.

Всё это было в Москве, Геленджике, Краснодаре. А меня моя мама родила в Сибири. Я родился, и мир облетела весть: большевики завоёвывают Северный полюс! Это у самого Полюса посадил самолёт Водопьянов.

Насчёт отцов

Живой отец мог произвести впечатление буржуазного излишества.

Отца у меня, конечно, не было. Когда кончилась война, и потом, попозже, я стал замечать, что у некоторых моих сверстников есть отцы. Со временем отцов становилось больше. Это было странно. Сколько я себя помнил с ранней поры, ни у кого их в помине не было. Вернее, в помине-то были, упоминались: на фронте, погиб на фронте. А если не упоминались, то и вопросов не было. Да и какие вопросы? Ведь это же нормально, когда у человека есть мать, или бабка, или тётка, или сеструха, или вообще никого нет. Вот, скажем, у Владика и Гарика — в прифронтовом Геленджике — была бабка, у Женьки — мать, у Толика-Шишки и Виталика было по матери, и матери были сёстры, и, значит, на каждого дополнительно приходилось по тётке. Какие вопросы? Какие отцы?

Да ведь нужно сказать, что дяденек-то вообще в природе как бы и не было. Были солдаты или матросы. Ну, конечно, ещё и лётчики, только мы их живьём не видали. Они с весёлым треском юркали на маленьких самолётиках среди тяжёлых басовитых немцев, пускали светящиеся пульки, и немец вдруг отходил в сторону, заваливал кресты и, дымясь, нырял куда-то между гор. Только радостный треск делался реже и реже, пока совсем пропал. Остался гул, несущий бомбёжку. Как-то раз немец сбросил листовки — это было красиво. Пацаны и тётки бежали ловить. Я так и не узнал тогда, куда звали нас немцы, чего обещали. По неграмотности и малолетству не догадался ни одной листовки сберечь. Другие же догадались пустить на растопку, потому что сразу пошёл слух, что будут проверять.

Через 60 лет от этих событий, когда та удивительная жизнь сделалась предметом академических исследований и изысканий, в городе Краснодаре (бывшем Екатеринодаре, выстроенном велением матушки Екатерины и подаренном ею не только всей России, но и новообразованному в ней кубанскому казачеству), стараниями благородных учёных мужей подготовлен был и издан солидный труд «История Кубани», оснащённый многими ценнейшими иллюстрациями. А мне, по счастью, удалось книгу эту получить для прочтения близ Геленджика, в Марьинорощинской библиотеке.

В книге этой среди различных иллюстраций помещено фотографическое изображение немецкой листовки 1943 года с обращением по-русски к бойцам и командирам Кубанского фронта.

«Мы не хотим, — говорилось в той листовке, — русских земель или угнетать народ!

Мы не наступаем, а лишь изматываем и уничтожаем чёрные силы Сталина…

Жестокий и кровавый „отец народов“, маскируясь святым именем Родины, приносит Вас в жертву своих коварных целей и чуждых интересов Англии и Америки…

… Переходите на нашу сторону!

Переходить можно без пропуска: достаточно поднять обе руки и крикнуть: Сталин капут!»