Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР Страница 2

Наш экзаменатор вполне мог бы служить зеркальным отображением моего соседа: он тоже был в выцветшей гимнастерке и с такими же наградами, только выглядел вдвое старше. Неожиданно он задал ему вопрос, не относящийся к химии:

— Вы где закончили войну?

— В Праге, — бодро ответил молодой ветеран, явно довольный понятным ему вопросом, и добавил с гордостью. — Я был танкистом, старшим лейтенантом.

— Из какой части? — живо наклонился к нему экзаменатор.

— Третья Гвардейская танковая армия генерал-полковника Рыбалко, — отрапортовал молодой.

— Чего же ты мне раньше не сказал, а? — воскликнул тот. — И я ведь из той же армии — майором был в штабе бригады генерала Якубовского.

— Так я же в соседней бригаде взводом командовал, — обрадовался молодой, — мы, значит, рядом воевали.

— Бок о бок! — наш экзаменатор взволновался, вскочил с места и через стол потянулся обнять своего однополчанина, тоже вставшего ему навстречу.

В большом зале от других экзаменационных столов все повернулись в их сторону, на минуту прекратился гул голосов, отвечавших по билетам. Оба ветерана оглянулись и снизили голоса.

— Слушай, я ставлю тебе «пятерку», высшую оценку, и пошли вместе куда-нибудь в ресторан — пить водку за нашу встречу, — сказал бывший майор и закрыл свою тетрадь для оценок.

Я понял, что в своей радости он забыл про меня, и если уйдет, то мне придется брать другой билет и садиться за стол к другому экзаменатору. Я неуверенно спросил:

— А со мной что будет?..

— С тобой? — переспросил он удивленно. — С тобой?

Потом, очевидно, понял мое разочарование, открыл свою тетрадь, написал там что-то напротив моей фамилии и с улыбкой протянул мне руку:

— Я тебе тоже ставлю «пятерку» — за помощь боевому фронтовику, попавшему в трудную мирную обстановку. С тобой вот что будет — ты станешь доктором.

И они оба ушли, стуча сапогами, — пошли вспоминать войну и живых и мертвых друзей.

Я стал студентом-медиком.

Первая лекция — марксизм-ленинизм

1 сентября 1947 года наш курс будущих врачей слушал первую лекцию — по марксизму-ленинизму. В общем, нам дела не было — какая лекция, по какому предмету. Семьсот молодых ребят и девушек собрались вместе в первый раз и с интересом разглядывали друг друга. Тут же происходили первые знакомства и стоял шум звонких голосов.

Но марксизм-ленинизм был выбран руководителями института специально — тогда было время высокого накала идеологического воспитания. В Советском Союзе была однопартийная система коммунистов; их идеологии придавалось важное государственное значение во всем — и в медицине тоже.

Двадцать рядов большой аудитории поднимались кверху амфитеатром, внизу перед нами висел обрамленный красным бархатом портрет Сталина. Мыс шумом усаживались и долго не успокаивались. На кафедру внизу медленно и грузно взошел лектор солидного вида, в хорошо пошитом сером костюме — сразу видно, что профессор. Несколько минут он ждал прекращения общего шума. Это был заведующий кафедрой марксизма-ленинизма по фамилии Дубинин, и правда — говорил он тоже дубовато.

— Поздравляю вас, товарищи студенты, с поступлением во Второй медицинский институт имени товарища Сталина! Все вы, товарищи, будущие советские врачи, и вы все должны быть политически грамотны и идейно устойчивы. Без передовой советской идеологии, товарищи, нельзя стать хорошим советским специалистом.

Чтобы объяснить, почему нельзя стать хорошим специалистом без идеологии, он раскрыл «Правду» — газету Коммунистической партии (тогда она называлась Всесоюзная коммунистическая партия большевиков — ВКП(б)):

— Вот что говорил на Семнадцатом съезде ВКП(б) великий вождь и учитель всех народов товарищ Сталин…

Тут я увидел на скамейке впереди себя, немного наискось от прохода, хорошенькую блондинку, — когда она повернулась в профиль, то показалась мне просто красавицей. Мне сразу больше всего на свете захотелось рассмотреть ее получше, я впился в нее глазами — когда она опять повернется. Это так меня заняло, что я не расслышал и так до сих пор не знаю, что говорил великий вождь об идеологической подготовке советских специалистов.

Хотя однокурсники сидели в терпеливой тишине, но было видно, что многие тоже крутили головами. Правда, было несколько таких, которые разложили перед собой тетради и записывали за лектором его высказывания. А он просто-напросто, что называется, сыпал цитатами. «Чего они записывают? — удивлялся я. — Читали бы газету».

Время от времени, когда блондинка отворачивалась, мое внимание отвлекалось на голос лектора. Он зачитывал по газете все новые цитаты. Я даже поразился — как, оказывается, много основатели марксизма-ленинизма сделали высказываний по поводу важности идеологии для специалиста. Лекцию он закончил обобщением:

— Товарищи студенты, углубленно изучайте марксистско-ленинское учение — оно самое верное, потому что самое правильное.

«Верное, потому что правильное» — масло масляное. Но все равно: мне, семнадцатилетнему юнцу, из первой лекции лучше всего запомнилась блондинка. Ее звали Лена Козак. И кажется, я сразу в нее влюбился.

Вторая лекция — по анатомии — была в старом анатомическом корпусе бывших Высших женских курсов, построенном еще в XIX веке. Туда надо было переходить по двору, и у нас был перерыв. Я старался не потерять из вида блондинку и всматривался в толпу своих новых соучеников. Почти все были очень юные, но лица у большинства худые и бледные — послевоенное время было еще голодное. Большинство одеты были во что-то поношенное, не по размеру. Девушки в красивых платьях попадались редко. То тут, то там мелькали зеленые гимнастерки ветеранов.

Аудитория для второй лекции была меньше и круче, нас разделили на два потока, и мы сидели тесней. Внизу стоял обитый металлом секционный стол для вскрытия трупов, сильно пахло формалином. Профессор анатомии Петр Петрович Дьяконов в распахнутом белом халате смешными мелкими шагами стремительно ворвался в аудиторию через узкую боковую дверь. Это был худощавый седой старик с растрепанной бородой и лохматой прядкой редких волос. Вид у него был почти карикатурный, многие невольно захихикали. Ассистенты внесли за ним скелет и ящик с костями. Не обращая внимания на наши улыбки и смешки, он сразу заговорил, почти закричал высоким фальцетом:

— Начнем с основы анатомии — «остеологии» — с учения о костях…

Два часа он, не глядя, доставал одну за другой разные кости из ящика, вертел их в руках, подбрасывал, как жонглер, и сразу по-латыни называл — какая это кость, ее назначение и разные бугорки и впадины на ней. Латинскими терминами он жонглировал так же, как и самими костями. Мы ничего не понимали, но много смеялись: молодые — смешливые. Он был веселый и тоже усмехался, но в конце строго сказал: