Ализм - Андрей Рафаилович Мельников Страница 2

сиреневые

тени

осиротелых душ,

играющих

в крокет…

Экспрессионизм (по Отто Диксу)

режущий вопль

экстаза

заживо сожранной

плоти,

лязгают рваные

раны

металлоломом

лохмотьев,

взрыв пулеметной

злости

из амбразуры

глаза,

на каждый оскал

натянут

намордник

противогаза,

стонущие снаряды

из черной кишки

окопа

выпотрошили трупы –

в награду!

Страх

руки коснулись

стены…

вокруг — черноземом

ночь…

— Тише…

— Давай вернемся.

— Пусти.

Пальцы нащупали

дождь.

Он только что

начался.

Страх.

Ожидание

на холодной скамейке

скучает

лед.

Как наклейка кто-то

прилип –

ждет.

Лишь дрожащие пальцы

тихо снуют.

Как слепые скитальцы

в поисках

рук…

Глаза-метро

как два

бикфордова шнура,

с глухим шипеньем мечущих

икру

еще безмолвных

искр,

на ветру

парящие глазницы,

как тоннели,

как чрево выхлопной трубы,

откуда

вырываются со свистом

поезда –

глаза-метро,

и выход на поверхность –

точно взрыв!

Побег

застывшее время.

Вязкий покой.

Размеренно дышат ели.

Ржавеет загаром

на лицах

зной.

Иголками капает зелень.

И солнечных зайчиков

бьется метель,

кружит

по душному саду,

вокруг раздается любви

капель,

голос ее так сладок.

Моргает спицами

велосипед,

зажмурив колеса от солнца,

еще продолжается

наш побег

из плена жарких

эмоций,

а по асфальту шарят глаза –

катятся шарики

ртути,

и онемевшая в трансе нога

педаль скрипучую

крутит…

Дегустации людей

кинжальные жала

осоки

вонзаются в мякоть

дыханья,

впиваются в ноги

осколки

разбитого тенью

сиянья,

а солнце все ниже,

ниже

соскальзывает

с небосклона,

как по наклонной крыше

большого стеклянного

дома.

«Сдирай кожуру заката

с налившихся соком

озер,

пусть брызги

как зерна граната,

пусть мумией тлеет костер!»

Жестоко распороты

чресла –

зияют шрамы аллей,

аппендицит

у леса

от дегустаций людей.

Будь я скульптором

я высек бы из мрамора

снежинку

изящную как голос

невидимки,

но в то же время гордую

как выстрел

и непреклонную

как горный выступ –

такую, чтоб не таяла

в руках,

а оставляла шрамы

на ладонях,

когда хватаешься за лезвие

погони

в попытке вырвать

из рук неба снего-

пад.

Дым из трубы

морозом прихватило

дым

к промерзшему до солнца

небу,

он выползает жирным

негром

из гангренозной

чахнущей

трубы,

уже блуждая

в непролазных облаках,

он обречен фатально разлагаться –

метель, как перегар

кремаций

разносит горький черный

прах.

Терновый венец

спеленуты смятеньем,

неподвижны,

опущены, будто в кости

свинец,

с презреньем отвергают

даже звуки

твои руки –

терновый мой венец,

но ссора –

сорван с головы…

в груди сомкнулась

пустота,

внезапный заворот

дыханья,

и словно знаки

препинанья,

на ватмане лица –

глаза,

а там, где пальцев

острые шипы

питали кожу нежной

болью,

как родинки темнеют

капли крови

на фоне

полумертвой тишины.

Венеция (У.М. Тернер)

Венеция!

Ты утопаешь

в солнце,

вода каналов плавится

в огне,

из рам, как из глазниц,

уж вытекли оконца –

с шипеньем брызги тают

на стекле,

незрячий город

весь трепещет,

лишь осязанием живет…

вот дунул ветер –

воздух — мед,

из сотен тюбиков добытый,

чуть резче

отражений привидений

дрожит, дробится

и поет…

Натюрморт