Игорь Кохановский - «Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода» Страница 2

«Ну а теперь перейдем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог — Синявский Андрей Донатович? С бородой, у него еще жена Маша Так вот, уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся загранцца Это — событие номер один. Дело в том, что его арестовал КГБ. За то, якобы, чего он печатал за границей всякие произведения: там — за рубежом — вот уже несколько лет печатается художественная литература под псевдонимом Абрам Герц, и КГБ решил, что это он. Провели лингвистический анализ — и вот уже три месяца идет следствие. Кстати, маленькая подробность. При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще — с рассказами и так далее. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя — надежды не теряю. Вот так, но — ничего, сейчас другие времена, другие методы, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев, у нас нет политзаключенных…»

Тут надо снова на немного прервать Володино письмо, дабы пояснить, что значит «кое-что похлеще». Дело в том, что Володя был блестящий, остроумнейший рассказчик историй, которые он либо сам сочинял, либо очень забавно переделывал услышанные от кого-то. Истории очень смешные* и зачастую на различные политические темы того времени — например, тема ухода на пенсию в связи с преклонным возрастом и плохим состоянием здоровья, то есть тема ухода Хрущева. Ну и, естественно, нового лидера, Брежнева, Володины изустные рассказы тоже как-то уже тогда касались. В гостях у близких ему людей — а Андрей Донатович был именно таким человеком — Володя с удовольствием записывал на магнитофон и песни, и эти истории, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Вот почему, хотя и в присущем Володе шутливом тоне, возникла мысль о репрессиях и слежке. Но продолжу отрывки из письма.

«А теперь вот что. Письмо твое получил, будучи в алкогольной больнице, куда лег по настоянию дирекции своей после большого загула. Отдохнул, вылечился, на этот раз, по-моему, окончательно, хотя — зарекалась ворона не клевать, но… хочется верить. Прочитал уйму книг, набрался характерностей, понаблюдал психов. Один псих, параноик в тихой форме, писал оды, посвященные главврачу, и мерзким голосом читал их в уборной…»

Именно эти наблюдения откликнутся в одной из остроумнейших песен — «Про Бермудский треугольник».

Но продолжу письмо.

«Сейчас я здоров, все наладилось. Коля Губенко уходит сниматься, и я буду играть Керенского, Гитлера и Чаплина вместо него. Мандраж страшный, но — ничего, не впервой!

Вот, пожалуй, пока все. Пиши мне, Васечек, стихи присылай. Теперь будем писать почаще. Извини, что без юмора, не тот я уж, не тот. Постараюсь исправиться. Обнимаю тебя и целую.

Васек».

Хочу пояснить. «Васек» — так мы называли друг друга в школе. Откуда эта кличка и с чего она началась — теперь и не помню, но так мы стали обращаться друг к другу со школьной парты.

«Постскриптум. Придется мне, Гарик, писать теперь про Анадырь. Это трудно, потому что я не знаю про Анадырь. Про Магадан знаю, а про Анадырь — нет. Ты уж мне напиши, что это за место такое. Можно еще и так:

И приехал в Анадырь

Кохановский богатырь.

Повезло Анадырю —

я, бля, точно говорю!

Извини за бездарность».

Довольно много места в письмах Володи занимают рассказы о гастролях и о съемках в кино. Снимаясь, он изъездил почти всю нашу необъятную страну, и всегда очень забавно и тонко описывал увиденное. Вот о чем писал он мне из Тбилиси.

«Я с театром на гастролях. Грузины купили нас на корню — мы и пикнуть не смей, никакой самостоятельности. Все рассказы и ужасы, что вот-де там споят, будут говорить тосты за маму, за тетю, за вождя и так далее, будут хватать женщин за жопы, а мужчин за яйца, и так далее, — все это, увы, оправдалось! Жена моя Люся поехала со мной и тем самым избавила меня от грузинских тостов аллаверды, хотя я и сам бы при нынешнем моем состоянии и крепостц духа устоял. Но — лучше уж подстраховать, так она решила. А помимо этого, в первый раз в жизни выехали вместе. Остальных потихоньку спаивают, говорят: “Кто не выпьет до дна — не уважает хозяина, презирает его и считает его подонком". Начинают возражать: “Что вы, как это, генацвали?” А вечером к спектаклю — в дупель.

Васечек, как тут обсчитывают! Точность обсчета невообразимая. Попросишь пересчитать три раза — все равно на счетах до копеечки та же неимоверная сумма. И ты, восхищенный искусством и мастерством, с уважением отходишь. Вымогать деньги здесь, вероятно, учат в высших учебных заведениях. Наверное, существуют профессора и кафедры, потому что все торговцы — фруктами, газировкой, бюстгальтерами и так далее — очень молодые и интеллигентные на вид лица. Так и думаешь: этот — кончил экономический, этот — химический, а этот — просто сука. Больше ничего плохого грузины нам не делают, правда, принимают прекрасно, и вообще народ добрый и веселый…»

Получилось так, что через несколько месяцев после этого письма, где-то в двадцатых числах декабря 66-го года, я прилетел в Москву. Один из моих приятелей организовал мне командировку на три недели. Володя очень обрадовался моему приезду. Тогда-то и появилась эта вторая обращенная ко мне песня:

Что сегодня мне суды и заседанья!Мчусь галопом, закусивши удила.У меня приехал друг из Магадана,так какие же тут могут быть дела.Он привез мне про колымскую столицу небылицы,ох, чего-то порасскажет он под водку мне в охотку!Может, даже прослезится долгожданная девица —комом в горле ей рассказы про Чукотку.Не начну сегодня нового романа.Плюнь в лицо от злости — только вытрусь я.У меня не каждый день из Магаданаприезжают мои лучшие друзья.Спросит он меня, конечно, как ребятки — все в порядке!И предложит рюмку водки без опаски — я в завязке.А потом споем на пару — ну, конечно, дай гитару! —«Две гитары» или нет — две новых сказки.Не уйду — пускай решит, что прогадала, —ну и что же, что она его ждала:у меня приехал друг из Магадана —попрошу не намекать — что за дела!Он приехал не на день — он все успеет — он умеет,у него на двадцать дней командировка— правда, ловко?Он посмотрит все хоккей — поболеет, похудеет, —у него к большому старту подготовка.Он стихов привез, небось, два чемодана,—хорошо, что есть кому его встречать!У меня приехал друг из Магадана —хорошо, что есть откуда приезжать!

Возвращаясь к Володиным письмам, хочу сказать, что, несмотря на все его остроумие, на всю веселость и легкость, с какими, казалось, он относится к любым жизненным перипетиям, я знал, что живется ему нелегко. Подрастают дети, надо содержать семью, а зарплата в театре мизерная. Поэтому не удивился, когда в одном из писем прочел: