Аркадий Бабченко - Воннно-полевой обман (В Чечне наступил мир, конца которому не видно) Страница 2

А потом показалось солнце, и снайпер убил Мухтарова. В отличие от всех нас, легкомысленных, Муха никогда не снимал бронежилет. Верил - спасет, если что. Не спас. Пуля попала в него сбоку и прошла навылет. "Перевязывал его я, - рассказывал потом Славка. - С левого бока маленькая дырочка такая. А справа начал бинтовать, а там нет ничего, аж рука провалилась..." Муха еще какое-то время жил. Но пока искали дымовые шашки, пока вытащили его из-под огня, пока бинтовали, он умер.

В тот день, пользуясь прекрасной видимостью, снайпера убили у нас двоих и ранили еще шесть человек. Мы возненавидели солнце.

Эти две войны убедили меня в незыблемости Чечни. Что бы ни происходило в мире, какой бы гуманизм ни нарождался на свет, здесь всегда будет одно и то же.

Здесь всегда будет война.

* * *

Теперь я журналист, и вот я снова здесь. И я не узнаю Чечню.

Сейчас здесь все по-другому. Ханкала разрослась до невероятных размеров. Это уже не база, это - город, с населением в несколько тысяч (если не десятков тысяч) человек. Частей немерено, каждая отделена своим забором, с непривычки можно заблудиться. Построены столовые, клубы, туалеты, бани. Бетонные плиты уложены в аккуратные ровные дорожки, все подметено, посыпано песком, тут и там развешаны плакаты, а портреты президента встречаются чуть ли не на каждом шагу.

Тишина, как в колхозе. Солдаты здесь ходят без оружия, в полный рост, не пригибаясь. Отвыкли. А может, и не слышали выстрела ни разу. В глазах нет ни напряжения, ни страха. Они, наверное, не вшивые совсем и не голодные...

Здесь уже давно глубокий тыл.

Вообще Чечня удивляет сильно. Республика наполнилась людьми, разбитые глиняные мазанки сменились новыми кирпичными коттеджами, отстроенными богато, в три этажа. По дорогам теперь ездят не только БТР, но и "Жигули", а рейсовые автобусы останавливаются около кафе. Вечерами Старые Атаги, Бамут и Самашки светятся не хуже Бескудников.

Больше всего поражает аэропорт "Северный". Здесь дислоцирована 46-я бригада внутренних войск. Уютный мирок, окруженный от войны бетонным забором. Армия, какой она должна быть. Идеал. Порядок потрясающий. Прямые асфальтированные дорожки, зеленая трава, белые бордюры. Новые одноэтажные казармы выстроены в ряд, блочная столовая западного образца сверкает рифленым железом. Очень похоже на американские военные базы, как их показывают в кино.

На поле аэродрома - стрельбище. В соответствии с уставом во время стрельбы поднимают красные флажки: не заходить, опасно. Когда не стреляют, на ветру развеваются флажки белые: иди, сейчас можно.

Новое стрельбище построено для того, чтобы учиться разрушать старый город, который находится в двух шагах отсюда.

Вечерами по дорожкам под светом фонарей прогуливаются офицеры. Серьезно, здесь светят фонари. И есть офицерское общежитие. Не так уж и мало офицеров приезжают сюда служить вместе с женами. "Дорогая, я на работу, подай мне, пожалуйста, штык-нож". И вечером: "Любимый, у тебя сегодня был хороший день?" - "Да, родная, хороший. Я убил двоих". У некоторых уже есть дети. Они растут здесь же, в Грозном.

Рядом с офицерской столовой - гостиница для высокопоставленных гостей. Стеклопакет, горячая вода, душ. Телевидение - пять каналов... Гостиница в Грозном! В голове не укладывается.

А до Минутки - рукой подать. И до крестообразной больницы, где русских жизней положено, как на поле Куликовом, - тоже: вот она, за забором.

* * *

Ощущение двойственности теперь - самое сильное чувство в Чечне. Вроде и мир, а вроде и нет. Война где-то рядом: в Старых Атагах, где убили четырех эфэсбэшников, в Грозном, где постоянно рвутся фугасы, или в Урус-Мартане, где она сидит с автоматом в засадах, - война есть, она где-то рядом, где-то там, но не здесь... Здесь тихо. Здесь стреляют, только когда поднят красный флажок.

* * *

Армия в Чечне сейчас в патовом положении. Крупных банд уже давно не осталось. Нет фронта, нет партизанских отрядов, нет командиров.

- Басаев с Хаттабом уже три месяца не выходят в эфир, - говорит командующий группировкой ВВ в Чечне генерал-лейтенант Абрашин. - Возможно, их уже нет в Чечне. Не обязательно, что они в Грузии. У нас в Ингушетии свое Джейракское ущелье непуганое...

По большому счету, войны в республике больше нет. По крайней мере в ее привычном понимании. Просто в Чечне бешеная преступность. И устроены банды по принципу шпаны. Повоевавший боевик, "авторитет", собирает вокруг себя шайку, как правило, молодежь, в три-пять человек. Это его банда. С ней он ездит на разборки и зарабатывает деньги. Воюет не только с федералами. Если есть оплаченный заказ - банда идет ставить фугас. Нет - отправляется грабить местных жителей или воевать с соседней бандой за нефть. Деньги решают все.

При этом зарезать "мента" для них - дело чести. Походя, между делом.

- Мой муж работал в ОМОНе, - рассказывает Хава, торговка. - За лето у них в отряде погибли 39 человек. Их убивают прямо на улице, стреляют в затылок. Неделю назад соседа убили, а вчера - его сына. Оба в милиции работали...

Армия бороться с преступностью не может: ловля бандитов не является прерогативой полка или дивизии. Представьте такую ситуацию: Москва устала от воровства и разбоя в подворотнях. И вот на Красной площади ставят полк, чтобы охранять порядок. С танками, зенитными установками и снайперами. Днем военные расчерчивают брусчатку Кремля ровными песчаными дорожками и устанавливают портреты президента. А ночью запираются в своем лагере, стреляют на любой шорох и никуда не выходят за пределы КПП. Прекратится ли от этого разбой в Тушине? А если тушинские участковый и префект к тому же полностью на стороне местного "авторитета", Шамиля-чечена, и в последней перестрелке были с ним против ментов?..

Но и выводить войска нельзя: в таком случае повторится все то, что было после Хасавюрта.

- Мы сейчас живем только зачистками, - рассказывает командир спецназа Фидель. - Если чистим село постоянно - там относительно спокойно. Как месяц-два зачисток нет - все, лучше не соваться. Ты хотел ехать в Грозный? Мой тебе совет: не надо. Его уже месяца два не чистили. Я, например, не езжу, боюсь. И в Шали не суйся: совсем оборзевшее село...

* * *

Первого марта двухтысячного года в Аргунском ущелье погибла шестая рота Псковской десантной дивизии. Как погибла "шестерка" - отдельный разговор. Я был тогда в ущелье, в двадцати километрах от них. Мой батальон стоял под Шатоем. Ночью мы слышали их бой, слышали, как они умирали. Мы не могли им помочь: приказа выдвигаться не поступало, хотя мы ждали этого приказа, мы были готовы. Двадцать километров - это три минуты на вертушке. На БТРе - три-пять часов. Через пять часов мы могли бы быть там. Но приказа не было.