Андрей Черныш - На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918 Страница 2

Одним из уязвимых мест Русской императорской армии была известная разобщенность между родами войск. Артиллеристы дорожили своей кастовой сплоченностью, не готовы были тактически гибко взаимодействовать с пехотой, существовал гвардейско-армейский антагонизм, конница была склонна третировать пехоту… Об этом написано немало, в том числе и русскими офицерами постфактум, в зарубежье. Черныш демонстрирует свой пример. Приданная корпусу кавалерийская дивизия получает упрек в пассивности от штаба корпуса. На следующий день она красиво атакует в конном строю австрийские окопы, несет большие потери, но прорывает вражескую позицию, берет батарею. Захваченные пушки присланы прямо с поля боя в штаб корпуса в качестве ответа на недавний упрек. Еще на следующий день в наступление идет пехота корпуса, нужна кавалерия для развития успеха, – однако кавалеристы безучастны, начдив заявляет об утомлении недавним боем… История характерная, и не только как повод для рассуждений о несогласованности действий. Такие случаи – продукт определенной военной культуры, в которой красота подвига, соревновательность и специфическая «обидчивость» вполне полноправны. В начале Великой войны командиры в больших чинах ходили в атаки в густых цепях, со стеком в руках, ругаясь по-французски – это оттуда… Похожее было и у германцев. Война и невиданный стремительный прогресс техники быстро излечили от старомодной эффектности. Однако за изменением тактики и техническим усовершенствованием нельзя не увидеть гибели военного джентльменства, того духа, который роднил военных даже враждующих армий. Стилистика Второй мировой войны будет удручающе иной.

В мемуары привносится привычная стилистика прилежного генштабиста: скрупулезно указываются маршруты движения и направления операции, обозначается линия фронта, автор дополняет текст схемами, идет речь о положении в соседних корпусах. То есть перед читателем действительно разворачивается панорама военных событий, в связи и последовательности. В то же время офицер на войне не забывает восхититься красотой древней Волыни, на территории которой происходят военные действия.

Второй блок воспоминаний охватывает период августа 1915 – июня 1916 годов, от конца великого отступления до победных дней Брусиловского наступления. Что важно – корпус в результате отступления из австрийской Галиции возвращается примерно в те же места, с которых начинал войну. Он снова на Волыни. Черныш характеризует своими примерами обстановку тяжелого летнего отступления, печально известного снарядного голода. В штаб корпуса прибыло два ящика винтовок, и возникает серьезное обсуждение – какой части передать такое богатство. Автор отмечает, как угнетало войска отступление без давления противника, в целях бесконечных выравниваний фронта по отошедшим соседним корпусам. Солдаты приписывали отход общей слабости, и уныние было больше, чем при очевидных поражениях от неприятеля. Позиционная война на обжитой позиции сменяется подготовкой наступления. В начале войны корпус терпит весьма чувствительное поражение. Теперь же, когда корпус переходит в наступление, автор отмечает высокий боевой дух, неспровоцированный никакой «политработой» (за отсутствием таковой в императорской армии). Артиллеристы работают у орудий, сбросив мундиры, в жаре и грохоте, одержимые желанием «накласть» австрийцам, отыграться за поражение и долгое сидение в окопах. Грубоватая солдатская мотивация не должна скрыть от нас непритворного воодушевления рядового Великой войны.

А. В. Черныш по штабной службе видит много известных персон и передает в своих мемуарах сведения об их репутации. Он упоминает о начдиве А. И. Деникине, о командующем Юго-Западным фронтом генерале А. А. Брусилове, А. М. Каледине и других.

Вскоре после успешного наступления фронта Черныш покидает штаб корпуса. Он занимает должность штаб-офицера для поручений отделения генерал-квартирмейстера штаба 1-й армии (с 30.06.1916; на 03.01.1917 оставался в этой должности). За назначением последовал и штаб-офицерский чин подполковника (15.08.1916). Сам Черныш вскользь пишет 0 том, что в штабе армии уже совсем не чувствуется война и этой службой он тяготился. 1-я армия с апреля 1916 по июль 1917 года входила в состав Северного фронта. Другая, давно ставшая позиционной война и другой противник – разницу в боевой ценности австрийского и германского неприятеля понимали и начальствующие лица, и солдаты. Армией командовал генерал от кавалерии А. И. Литвинов. Любопытно, что в начале войны они были соседями по одной, пятой, армии: генерал Литвинов командовал в ней 5-м корпусом, а Черныш служил в штабе 17-го.

Осень 1917 года, знаменовавшая собою начало конца «старой» (как вскоре станут говорить) русской армии, принесла Андрею Васильевичу самостоятельное штабное назначение. Он становится исполняющим должность начальника штаба 105-й пехотной дивизии 32-го корпуса. По состоянию на 1 марта 1918 года Черныш указан исполняющим должность начальника штаба 105-й пехотной дивизии с 19 октября 1917 года[2]. Этот период своей службы – скорее всего, весьма тягостный – Черныш не описывает. Однако некоторые штрихи, которые касаются интересного и малоизвестного сюжета – «досиживания» русских частей на замершем фронте в зимние и весенние месяцы 1918 года, – добавляет. На фронте Великой войны Черныш просидел дольше очень многих – по май 1918 года. Штаб штампует увольнительные, солдаты делят казенное имущество и разъезжаются, война так или иначе закончена. Через условную уже линию фронта прошли германские войска, направлявшиеся в глубь Украины. Автор, сидя «на линии фронта», оказался глубоко в тылу германских войск, уже как будто и не вражеских. Еще одна гримаса Брестского мира и последующих политических конфигураций: родители в Ейске, оттуда доходят слухи о Добровольческой армии; жена в Орле (довоенное место квартир 141-го Можайского полка, надо полагать, во время службы Черныш и породнился с местной семьей), на красной территории; за спиной немцы, которые хозяйничают на Украине. Черныш описывает эти обстоятельства и выбирает путь на юг, наметив возможности связи с семьей. Любопытны моменты, связанные с полубутафорской враждебностью германцев к добровольцам. Следуя по Днепру на пароходе, автор отмечает отсутствие ощущения новых – гетманских – порядков на Украине и полное обывательское равнодушие к политическому украинству. Зато цветет фольклор – стены парохода исписаны нелицеприятными заметками по поводу властей и переворотов в Киеве. Характерный штрих, повторяющийся в русской военной мемуаристике: австрийцы в роли оккупантов породили желание только продемонстрировать им крайнее пренебрежение. Русские офицеры не раз писали, что победная поза австрийцев в 1918 году воспринималась не иначе как недоразумение.