Александр Гусев - Эльбрус в огне Страница 2

Начинался спортивный сезон, и ничто, казалось, не могло помешать этому. Отряды молодых альпинистов готовились к восхождениям на "зачетные" вершины. После этого участники восхождений могли официально называться альпинистами и носить значок с изображением Эльбруса. Опытные альпинисты совершали тренировочные восхождения, готовясь к штурму труднейших вершин Кавказа. С гор возвращались почерневшими от солнца, со светлыми кругами, оставшимися от защитных очков, вокруг глаз, с облупленными носами и потрескавшимися губами, усталые, похудевшие, но довольные. И каждый - с неизменным цветком, рододендроном, добытым высоко в горах. Покорителей горных вершин встречали огромными букетами цветов, собранными на альпийских лугах.

В свободные дни инструкторы уходили на склоны гор, чтобы, разбив лагерь на полянах у журчащих кристально чистых ручьев, спокойно отдохнуть, любуясь окружающими вершинами.

Тихим и ярким было и утро 22 июня. На рассвете мы ушли на ближайшие склоны. Необходимо было отработать с молодыми альпинистами некоторые приемы скалолазания. Утренняя прохлада бодрила. Ребята с увлечением штурмовали склоны. Вдруг мы увидели бежавшую к нам со стороны лагеря женщину. Это была Женя. Она бежала, прижав к себе сына. Мы прекратили занятие и с тревогой ожидали известия: всякое случается в горах...

- Война! - крикнула Женя и тихо опустилась на усыпанный альпийскими цветами склон...

Москва военная

Жизнь в альпинистских лагерях еще несколько дней продолжала идти установленным порядком, но как бы по инерции. Дальнейшая судьба лагерей решалась в Москве. Всесоюзная секция альпинизма после объявления мобилизации предложила использовать лагеря как базу для горной подготовки войск. Части, проходившие обучение в горах, могли одновременно охранять эти малонаселенные, удаленные высокогорные районы, где враг мог высадить десант или выбросить диверсантов. И предложение Всесоюзной секции альпинизма позже было принято.

Мне надо было спешить в Москву, чтобы явиться в военкомат и в институт. Решили, что жена с сыном приедут позже, когда определятся мои дела.

...Вот и Москва, но совсем не та, какой я покинул ее недавно, сосредоточенная, тревожная. Над городом в предрассветной мгле застыли аэростаты воздушного заграждения. Столица притихла, насторожилась.

Ночью меня разбудил душераздирающий вой сирены. Признаться, вначале мне стало как-то не по себе, но вскоре это ощущение сменилось желанием активно действовать. Я поднялся на чердак и через слуховое окно вылез на крышу.

В небе гудели авиационные моторы. Где-то недалеко били зенитные батареи. Их снаряды рвались там, где скрещивались лучи мощных прожекторов, выхватывавших из темноты силуэты фашистских самолетов. На крышу то и дело падали осколки. Зенитное орудие стояло совсем рядом, и я отчетливо слышал, как, вырвавшись из ствола, снаряд, пронзительно визжа, уходил в черное небо. Немецкие летчики сбросили осветительные ракеты. Медленно опускались на парашютах эти дьявольские светильники, освещая зловещим светом ближайшие дома. Со всех сторон к ним потянулись щупальца трассирующих пуль, и город вновь погрузился в грохочущую тьму. Потом снова послышался гул моторов. Невдалеке от дома разорвалась бомба. Усилился огонь зениток. Налет фашистских самолетов продолжался всю ночь. Только перед рассветом по радио был объявлен отбой воздушной тревоги...

Институт теоретической геофизики готовился к отъезду на восток вместе с другими учреждениями Академии наук СССР. Некоторые сотрудники, получившие бронь, должны были продолжать исследования, максимально приблизив их содержание к нуждам фронта.

Это касалось и меня. Но случилось так, что группа спортсменов обратилась в Генеральный штаб Красной Армии с предложением использовать опытных альпинистов на соответствующих участках фронта в действующей армии или для обучения бойцов частей и соединений, дислоцированных в горных районах страны. Мы составили список желающих пойти в армию. Дело в том, что к началу войны альпинистов не регистрировали по особой военно-учетной специальности. Поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, находились к тому времени в горных соединениях.

Итак, мы ждали ответа на свое предложение. Пока же я получил возможность решить кое-какие личные дела. К этому времени жена с сыном уже приехали из Нальчика. По дороге их поезд бомбил фашистский самолет. Но для моих близких все обошлось благополучно.

Семью надо было эвакуировать, но Женя работала на заводе и уехать пока не могла. Я повез сына и тещу с Ветлугу, куда уже переехали из Москвы моя мать и сестра с дочерью. Все мужчины нашего семейства пока оставались в Москве.

Мы ехали в тыл, а навстречу спешили воинские эшелоны. Сынишка, высунувшись в окно, что-то кричал и махал красноармейцам. Их суровые лица смягчались, а я отходил от окна вагона: было неловко, что еду в обратную сторону.

Пробыв в Ветлуге два дня, я с грустью покидал этот милый сердцу древний городок, в котором скопилось много эвакуированных и где неизвестно на какое время оставлял самых близких людей. У моста простился с матерью и сестрой. По-осеннему уныло и печально было вокруг. Серое низкое небо, серая поверхность реки, покрытая рябью от порывов холодного ветра, поблекшие поля и осыпающийся лес. Моросящий дождь усугублял эту печальную картину. А на крутом берегу Ветлуги виднелись две одинокие фигуры...

И снова Москва - с тревогами и бомбежками. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, враг значительно продвинулся вперед. Нашу альпинистскую группу вызвали в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии. Вскоре приказом Народного комиссара обороны всех нас призвали в армию. Одни получили направление в Закавказье или на Северный Кавказ, другие - в Среднюю Азию. Я был направлен на Закавказский фронт.

Простившись с товарищами по институту, который эвакуировался в Казань, стал готовиться к отъезду. А обстановка в Москве становилась все более тревожной. Враг рвался к столице. Участились ночные налеты. Прекратилось железнодорожное движение на юг через Курск я Харьков. Тяжелой была обстановка под Орлом.

Тысячи добровольцев стремились в то время попасть на фронт. Немало было среди них и моих коллег-альпинистов.

Однажды на улице мы вместе с А. И. Сидоренко и Л. К. Книппером - известным композитором и альпинистом - встретили давнюю общую знакомую, альпинистку Галю Губкину. Галя была в военной форме, которая очень шла к ее высокой стройной фигуре.

Мы были голодны и решили перекусить в одной из еще действовавших столовых у Никитских ворот. В окно было видно, как ремонтировали памятник Тимирязеву, поврежденный упавшей неподалеку бомбой. В столовой продавали водку, и мы выпили за отъезд Гали: ее с группой товарищей направили в Ростов. Галя знала мою семью и стала расспрашивать о ней. Когда я сказал, что отвез сына Мишку в Ветлугу, девушка как-то печально, ни к кому не обращаясь, произнесла: "А будет ли у меня когда-нибудь Мишка?"