Шарль Азнавур - Прошлое и будущее Страница 2

Окончательное решение? Осечка вышла, голубчики, вам не удалось меня поймать. И пусть кому‑то это не понравится, но я остаюсь человеком помнящим. Я не стал таким уж заклятым врагом турецкого народа, и теперь мне бы очень хотелось посетить страну, где родилась моя мать, но… но… но.

Они пали, так и не узнав, в чем их вина,Мужчины, женщины, дети, которым жить бы да жить.Они падали тяжело, как пьяные,С глазами, полными ужаса,Изрубленные, искалеченные,Они падали, взывая к своему Богу,На ступенях церкви, на порогах домовИ в пустыне, где шли, друг за друга держась,Изнывая от голода и жажды,Страдая от железа и огня.и вот появляюсь я

Я родился на исходе путешествия по аду, там, где начинается рай, называемый эмиграцией. В жизни тех, кому, как и моим родителям, удалось спастись от геноцида, было столько несчастий, что большинство из них избегало разговоров о своих предках. Если и упоминали о них, то так редко, что мне и моей сообщнице, сестре Аиде, удалось в течение жизни восстановить лишь отдельные фрагменты семейной истории — не так уж много на самом деле. «Посмотри, откуда мы пришли и где мы теперь…» Из‑за чрезмерной деликатности или чтобы не ворошить слишком болезненные воспоминания, родители лишь изредка упоминали в разговоре историю сотен тысяч разбросанных по всему миру армян, тот долгий путь, начиная с бегства от ужасов геноцида и кончая приездом в страны, принявшие их. И только по обрывкам фраз, которыми ненароком обменивались люди, перенесшие одни и те же испытания, нам удалось составить отдаленное представление о массовом переселении армянского народа. Не подлежит сомнению лишь тот факт, что путешествовали они не в первом классе, не с чемоданами от Виттона, заполненными несколькими нужными вещами и кучей ненужных, и без кредитных карточек в бумажниках. И сейчас, когда я вижу кое‑как упакованные скудные пожитки приезжающих со всего света эмигрантов, в которых все их богатство — столь ценный для них жалкий хлам, от которого с презрением отказался бы самый последний старьевщик, сердце мое разрывается. Я не виноват в их несчастьях, но все равно испытываю стыд и чувство вины.

Когда я вижу этих незаметных страдальцев, Бог знает откуда в поисках лучшей жизни приехавших в нашу страну, которую они считают «землей обетованной», то ощущаю легкий укол в сердце, вспоминая путешествие, совершенное моими дядями и тетями, бабушками и дедушками, так и не вернувшимися из «туристического рая», «Клуб Меда ужасов[6]».

Как удалось другим выбраться из всего этого? Только Господь Бог знает ответ на этот вопрос. А кстати, где был он, так часто отсутствующий в те моменты, когда в нем нуждаются больше всего? Аллах, Бог, Иегова, где вы были? В Турции, в Германии и в Камбодже, когда нам так нужна была ваша помощь, где были вы? Поди узнай.

Хотел бы я знать,найдется ли в мире сила,способная уничтожить этот народ,это малое племя незаметных людей,которые по привычке всегда воююти всегда проигрывают,чье государство полностью уничтожено,чья литература не прочитана, музыка не услышана,на чьи молитвы некому ответить.Вперед! Попробуйте уничтожитьАрмению, и вы увидите, удастся ли это вам!

Пошлите их в пустыню без пищи и воды, сожгите их дома и церкви, и вы увидите — они все равно снова будут смеяться, петь и рисковать. Если хотя бы двоим из них доведется встретиться в этом мире, вот увидите — они создадут новую Армению[7].

В наши дни Франция признала факт геноцида в отношении армян. Выходит, что ей понадобилось на это восемьдесят пять лет. Из государственных соображений, как было сказано. Это, наконец, произошло, но, хотя я горд и удовлетворен решением своей страны, все же не спешу торжествовать. Я никогда не придерживался слишком резких позиций в этом вопросе. Для моих родителей имел значение лишь сам факт признания. Возмещение убытков, возвращение земли и жилья были для них не так важны. Они не испытывали ни малейшего желания вернуться в эту страну, на землю, с которой было связано слишком много воспоминаний, порой прекрасных, но в основном таких горестных. Конечно, официальное признание является первым важным шагом в этом вопросе, но пока сама Турция не признаёт факт геноцида, оно остается однобоким.

Я счел необходимым посвятить хотя бы несколько строк трагическому прошлому армян, поскольку без этого невозможно объяснить, кто мы такие и откуда пришли.

Я открыл глаза и увидел грустную комнатуНа улице Месье — ле — Принс в Латинском квартале.Там жили певцы и артисты,У которых было прошлое, но не было будущего.Чудесные люди, немного фантазеры,Говорившие по — русски и еще по — армянски.

И все же, что бы ни говорили и ни писали прежде некоторые турецкие и азербайджанские журналисты, я никогда, повторяю, никогда — ни в Париже, ни в других местах, не участвовал в шествиях 24 апреля, посвященных годовщине кровопролития, тем более не занимался поставкой оружия в Карабах и даже не руководил сбором денег для покупки оружия во время войны между азербайджанцами и армянами Карабаха. Я испытываю слишком большое уважение к человеческому существу и поэтому не могу компрометировать себя участием в действиях, которые повлекут. за собой смерть женщин и детей. Это может показаться наивным, но мне больше хочется верить в торжество дипломатии, добра, в разум и совесть людей, хотя дипломатия, пропитанная нефтью, до сих пор давала только отрицательные результаты.

Моя мать, Кнар Багдасарян, обладала даром повсюду находить родственные связи. Возможно, этим она восполняла пустоту и ностальгию по семье, которой у нее не было. Встречая кого‑нибудь из города, где родилась, услышав знакомую фамилию, она тут же вспоминала их дедушку или бабушку. И даже если они были всего лишь соседями, то мгновенно становились чуть ли не ближайшими родственниками. Я обычно называл их своими «родня по заборам»: «Да, да, он был булочник, а может, молочник…» Мать считалась турчанкой, поскольку родилась в Турции, так же как я считаюсь французом. Итак, она была турчанкой армянского происхождения, рожденной в Адапазари от отца — специалиста по табачным изделиям. У нее были два брата и сестра, все трое умерли во время геноцида, Бог знает при каких обстоятельствах. Отец мой, Миша Азнавурян, грузин армянского происхождения, родился в Ахалчке. Армяне из Грузии не подверглись геноциду. Оба были артистами: мать — актрисой, отец — певцом с таким прекрасным голосом, что, услышав однажды его пение, Луиги, модный композитор, который, кроме прочих произведений, являлся автором «Розовой вишни и белой яблони», удивился: «У меня такое впечатление, что в вашей семье голос перескочил через поколение». Мы ничего не знаем о том, как встретились, где и когда поженились наши родители. В то время брачные реестры хранились в церкви и исполняли роль актов гражданского состояния. Увы, наши церкви были разграблены и разрушены… Известно только одно: я никогда не слышал, чтобы мои родители плохо отзывались о современной Турции, они никогда не воспитывали нас в ненависти к ней. Напротив, всегда говорили, что Турция — красивая страна, что турецкие женщины очаровательны, а кухня — лучшая на всем Среднем Востоке, и что в сущности нас многое роднит с этим народом. Если бы не было геноцида или хотя бы признали факт его существования, обида не засела бы так прочно в сердцах и памяти второго и третьего поколения наших людей.