Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен Страница 2

— А что, господин Нансен, — спросил Баллон, перебирая «вшивки», — верно ребята говорят, что вы, когда вы учитесь, попом будете?

— С чего вы взяли? — удивился Нансен.

— Да как же! У нас вон в деревне сын лавочника учился в Кристиании,[1] а потом вернулся и…

— Послушайте, он же, наверное, учился на богослова. А я зоолог.

— Зоолог?

— Это такая наука о животных. На «Викинге» я буду изучать тюленей.

— Да чего же их изучать? — изумился Баллон. — Бей да шкуры снимай!.. — Он протянул студенту телогрейку: — Эта, пожалуй, будет впору.

Весь день студент слонялся по палубе и смотрел на море, на волны, мчащиеся словно кони с развевающимися пенистыми гривами. Многие поколения норвежцев воевали с этой первобытной стихией и в конце концов сроднились с ней. Воображение рисовало Фритьофу корабли древних викингов, искателей приключений и жестоких воинов.

Спать в эту ночь Фритьофу не хотелось. Он набивал голландским табаком трубку с чубуком, купленную перед отходом, и почти до утра читал немецкий разбойничий роман. В нем описывались добродетельные девицы, и, разумеется, разбойники на последних страницах оказывались благороднейшими личностями.

Морская болезнь не вернулась ни назавтра, ни послезавтра. Значит, отныне у студента «морские ноги»!

Теперь пора закаляться. Ранним утром, оставив телогрейку на крюке, Нансен в одной фуфайке вышел на палубу. Ого, ветерок кусачий! Все, кроме вахтенных, попрятались в каюты и кубрик. А он, с посиневшим носом, засунув руки в карманы, стал прохаживаться по палубе. Подошел капитан Крефтинг и заметил, что, конечно, это не его дело, но он посоветовал бы господину Нансену не ухарствовать и одеваться, как все.

— Да ведь всего несколько градусов мороза! — заупрямился тот.

— По вашему сухопутному градуснику! — отрезал Крефтинг. — А в Северном Ледовитом океане, не мешало бы вам это знать, каждый градус мороза раза в четыре крепче. Схватите воспаление легких — что тогда? Доктора у нас нет: зверобоям болеть не полагается.

— Господин студент изучает, каково тюленю, с которого только что сняли шкуру! — сострил незаметно подошедший Баллон. — Пойдемте, сударь, к нам в кубрик, у нас как в бане.

В кубрике — общей каюте в носовой части судна, где жили пятьдесят матросов и зверобоев, — запахи жареного сала, дешевого табака, пота и мокрой одежды были замешаны так густо, что Фритьоф закашлялся. Для него очистили место у длинного деревянного стола, заваленного обглоданными рыбьими костями и грязной посудой. Зверобои играли в карты, валялись на койках, подвешенных в два яруса вдоль стен, — попросту говоря, били баклуши, отдыхая перед промыслом.

Баллон начал было рассказывать об одном смекалистом шкипере, который заставил ребят из команды во время плавания мастерить резные перила и другие украшения для своего дома.

— Это не стоило ему медяка, а его дом в Сандефиорде получился…

Страшный рев прервал рассказчика. Какой-то парень, сдернутый с койки, жабой шлепнулся на пол. Рыжий зверобой с туповатым лицом изо всей силы принялся дубасить по столу железными кружками. Оказалось, что весь этот шум подняли для побудки тех, кому надо было сменять вахтенных!

В дверях показался старый Ларсен:

— Эй, бездельники, марселя вытягивать! Пошел наверх! Живо!

Не его это дело — подгонять людей вместо боцмана, но старик всегда искал случая, чтобы покричать, а то и пустить в ход кулаки.

Студент тоже выскочил на палубу и, ухватившись за обледенелую снасть, принялся тянуть изо всех сил. Простуженные глотки подхватили излюбленную матросскую песенку:

И в первой паре танцеватьПошла девица Хансен.Тра-ла-ла-ла, тра-ла-ла-ла,Тра-ла-ла-ла, охой!

Нансен подпевал, притопывая ногой, и ему было легко и весело.

Вечером, когда студент сидел в каюте за книгой, на палубе закричали:

— Льды по курсу!

После света лампы глаза едва различали нечто, сверкающее призрачной белизной во мраке. Нансен вздрогнул, необъяснимое волнение охватило его.

Эта льдина была вестником незнакомого полярного мира. За ней белели другие. С шелестом и хрустом плыли они мимо. Слышались глухие удары в борта. Судно вздрагивало. Странные блики дрожали на парусах, и горизонт светился как-то необычно и жутко — это низко плывущие облака отражали блеск ледяных полей. А потом в той стороне, где бесконечно далеко в ледяном безмолвии стынет загадочный и притягательный полюс, вспыхнуло северное сияние.

Предок и потомок

Каждый капитан промыслового судна мечтает найти во льдах детную залежку — место, где самки гренландского тюленя приносят детенышей. На таких залежках — ледяных полях — обычно собираются стада в сотни тысяч тюленей. Звери залегают густо, тесно. У детенышей — так называемых бельков — до первой линьки очень красивые белые «шубы». В эту пору бельки малоподвижны, еще не умеют плавать, и поэтому на них легко охотиться.

Для зверобоев обнаружить детную залежку — значит поймать свое счастье. Но найди-ка ее в океане, попробуй! Можно пройти возле самой залежки, не заметив ее, и вернуться в порт с пустыми трюмами.

Залежка, залежка… На судне только и разговору что о ней. А ну как другие суда уже нашли ее? Бывалые зверобои вспоминают разные случаи, спорят, ссорятся. По ночам матросам чудится писк тюленьих детенышей, обещающий сытую зиму, достаток в семье, лишнюю кружку грога в воскресенье.

Если бы удалось заметить гребущие тюленьи косяки, то можно было бы пробиваться во льды следом за ними: большей частью эти косяки направляются как раз к залежке. Но тюленей нигде не видно.

Капитан велел поднимать на мачту дозорную бочку, которую моряки прозвали «вороньим гнездом». Однако Ларсен, сердито тряся бородой, запротестовал: ведь сегодня воскресенье и люди должны молиться, а не работать. Завтра понедельник — тяжелый день, но почему бы и не подождать до вторника? Капитан вспылил и приказал крепить бочку.

— Теперь не жди добра! — бормотал Ларсен. — Ох, не жди добра!

Из «вороньего гнезда» капитан не спустился даже к обеду. Длинная подзорная труба все время описывала круг над краем бочки: Крефтннг высматривал тюленей.

Но ни в этот день, ни на следующий звери так и не показались.

Капитан созывает на совет штурманов и самых опытных зверобоев: где искать залежку? Нансен тоже втискивается в уголок. Судят, рядят, многозначительно хмыкают, коптят каюту дымом трубок и решают… да, в сущности, ровно ничего не решают! Сходятся на том, что лучше подождать, может, появятся какие-нибудь приметы.