Сергей Труфанов - Святой черт Страница 2

В своих воспоминаниях Илнодор последовательно рассказывает о своем знакомстве с «новоявленным праведником», тем «великим прозорливцем», который объявился в 1903 г. и с тех пор занимал всеобщее внимание. Восемь лет его связывало знакомство и даже дружба с ним. Готовясь к «ангельскому чину», человек, прошедший духовную академию, с чрезвычайной «наивностью» не понимал «странностей», даже и предположить «не осмеливался» грязных мыслей в «поцелуях», в «зазорных» разговорах и действиях, связанных с теорией врачевания от «блудных страстей» и изгнания беса, которую проповедовал Распутин. Все это так наивно, что не представляется правдоподобным. Мало того, когда Илиодор через покровительство друга в 1909 г. возвращен был вновь в Царицын, «праведник» стал казаться ему «ангелом», вызывавшим в то же время инстинктивно «крайнее отвращение». Два года находясь с последним в тесных отношениях, он собирает материал и начинает кампанию против Распутина с «богатырем мысли и воли», «великим и праведным человеком» епископом Гермогеном.

16 декабря кампания оказалась проигранной. С этого момента начинается изменение настроений и взглядов Илиодора, приведшее к снятию сана и к отречению от церкви. Это произошло 18 ноября 1912 года. «Иначе поступить не мог», - пишет Илиодор в своих воспоминаниях. - Налетел вихрь, сломал вал и махи мельницы ума моего, опрокинул ее самое и разбил ее. Поднялся шквал, девятый вал, изломавший мачты и паруса, в щепки обратил корабль сердца моего. Нашел ураган сильный, могучий и одним бурным движением своим обратил в жалкие развалины дом души моей. Какая-то неведомая сила, как будто, взяла мозги мои, кровь мою, сердце мое и дала мне новые мозги, новую кровь и новое сердце…

30 ноября 1913 г. в «Русских Ведомостях» появился фельетон А. С. Пругавина, написанный с явной симпатией к «мятежному экс-монаху». Автор говорил, правда, не столько от себя, сколько от имени знакомого толстовца, заинтересовавшегося личностью Илиодора и посетившего его в Донской области… «С своей стороны я предупредил г. Г., - писал А. С, - что лично меня больше всего интересует вопрос о искренности Илиодора вообще и в частности об его обращении из Савла в Павла, затем, что мне хотелось бы выяснить то необыкновенное влияние, какое он несомненно оказывал на народные массы и, наконец, в-третьих, может ли Илиодор при известных условиях сделаться вождем религиозного движения, если бы такое вспыхнуло в России». На г. Г. Илиодор произвел впечатление «человека глубокого религиозного чувства» и страстного темперамента. Влияние его корреспондент А. С. Пругавин объяснял, с одной стороны, «глубокой любовью, которую он питает к народу», с другой - «большой гипнотической силой». Илиодор-де сознает эту «силу» и на нее возлагает «свои надежды в преобразовании простого православного народа». «Преобразования эти он думает совершить не только в области религиозного сознания, но и в области социальной жизни»… «Мятежный монах», считавший себя в 1911 г. «непобедимым», по-видимому, зашел уже слишком далеко. Привлеченный по ст. 73, 74 и 103, он предпочел сделаться эмигрантом. Может быть, действительно началось «просветление»?

Лично у меня резкое превращение Илиодора всегда возбуждало некоторое сомнение, несмотря на авторитетный голос А. С. Пругавина, неоднократно уже выступавшего в «Русских Ведомостях» со статьями об Илиодоре после его отречения от церкви. Обстоятельства, сопровождавшие перерождение Илиодора, заставляли с большей критикой подходить к тому же неофиту русской общественности, каким выставлялся новообращенный Савл. Илиодор в своих воспоминаниях подчеркивает, что своими разоблачениями он исполняет как бы гражданский долг - это новый подвиг, который он принял на себя, срывая «смелою рукою, рукою честною и правдивою», «ангельскую одежду» с «дьявола». Теперь достаточно выяснено по подвигам Илиодора в Америке, что он в значительной степени спекулировал, правда, не совсем удачно, на своих «сенсационных» материалах. В России свои воспоминания Илиодор продавал тогда, когда их нельзя было опубликовать и был весьма скромен в своих желаниях, так как продавал заглазно и мог заинтересовать покупателей лишь с идейной стороны. Сделка состоялась, и рукопись была провезена через границу. Но новичку в литературных делах вскоре вскружили голову. Аппетит вырос. Появился Ржевский, предлагавший бывшему иеромонаху от имени Хвостова будто бы 100-200 тыс. руб., затем экспедиция Форда со своими 8000 долларами, наконец, услужливые американские пресс-агенты и пр. Далее шли повествования об «американских неудачах», об одновременной продаже монахом с бурнопламенным темпераментом нескольким американским фирмам своей книги, о суде и т. д. Напомним и другое: в июне прошлого года в газете стали появляться сообщения о том, что будто бы Илиодор возбудил ходатайство о возвращении в Россию. В кругах, близких Илиодору, говорили то же самое, т. е., что Илиодор в скором времени возвращается в Россию и примиряется с врагами - Павел снова делается Савлом. Многим эти таинственные намеки казались лживыми наветами, но, как теперь выясняется, при обыске у тибетского врача Бадмаева, одного из тех, кто был в распутинской клике, найдены соответствующие письма Илиодора. Сомнений в личности раскаивающегося грешника, по-видимому, после этого не остается…

Трудно разъяснить пока еще определенно всю эту фантастику. Давали ли Илиодору те сотни тысяч, о которых писали, или это особые приемы саморекламы, повышавшие ценность таинственных материалов и привлекавшие общественное мнение. Американский журнал «The Metropolitan», купивший для печати воспоминания Илиодора и неосведомленный, вероятно, об упомянутых выше литературных спекуляциях, как сообщал корреспондент «Утра России», отказался печатать рукопись, найдя, что «сенсационные разоблачения Илиодора носят слишком голословный характер». Илиодор объяснял отказ интригой русского правительства и сообщал, что представители русской дипломатии и архиепископ северо-американский и алеутский предлагали ему 25 тыс. долларов в случае, если он откажется от опубликования материалов. Возможно и то и другое. В записках Илиодора действительно многое носит характер совершенно голословных обвинений: - печатая ниже записки, мы считали себя обязанными устранить эту фантастику; многое, отвечающее действительности, должно было показаться фантастическим американцам, недостаточно знакомым с бытовыми русскими условиями и тайнами русского двора. Вне сомнения, опубликование этих записок было крайне нежелательно правительству, почему могло быть принято соответствующее дипломатическое давление. Может быть, Илиодору и давались большие деньги в предположении, что у него находятся оригиналы писем Александры Федоровны к Распутину, чего на самом деле не было. Как бы то ни было, передавая свою рукопись в чужие руки, Илиодор тем самым отрезывал себе путь возвращения в Россию при старом правительстве - скандал получил слишком большую огласку.