А. Петрункевич - Маргарита Ангулемская и ее время Страница 2

въ нашемъ очерке мы старались воспользоваться всеми доступными намъ матерiалами и теми французскими изследованiями, которыя, какъ, напримеръ, статьи Лефранка и книга Лаферрiера, целикомъ основаны на документахъ.

мы пытались дать не только бiографiю королевы, но, хотя бы отчасти, и картину духовной жизни XVi века, жизни кипучей и разносторонней, душой которой, по выраженiю Гастона пари, являлась сама маргарита.

намъ могутъ поставить въ упрекъ то, что мы сравнительно немного останавливались на характеристике королевы какъ писательницы. это объясняется, во-первыхъ, темъ, что насъ лично интересовало ея культурно-историческое значенiе гораздо больше, нежели ея историко-литературная роль, а во-вторыхъ, темъ, что ея произведенiя врядъ ли могутъ представить для русскихъ читателей какой бы то ни было непосредственный интересъ.

въ заключенiе обращаюсь съ чувствомъ искренней признательности къ глубокоуважаемому моему учителю проф. Г. в. Форстену, такъ много помогавшему мне своими советами и указанiями.

Le moment parait venu d'essayer un tableau de la vie de Marguerite, de son influence sur son siècle; un tableau où se grouperont autour d'elle tous les personnages qu'elle a aimés, protégés, dirigés: sa mère, son frère, ses deux époux, sa fille et, dépendant d'elle ou inspirés par elle à des titres divers – Lefèvre d'Étaples, Marot, Rabelais, Calvin, Bonaventure Des Périers et tant d'autres. Ce sera la galerie complète de la première Renaissance française groupée autour de celle qui en fut l'âme.

кажется, пришло время исследовать картину жизни Маргариты и ее влияние на свою эпоху; картину, где она будет окружена теми, кого любила, кому оказывала покровительство и руководство: это ее мать, брат, два супруга, дочь и – зависевшие от нее и вдохновлявшиеся ею на различные творения – Лефевр д’Этапль, Маро, Рабле, Кальвин, Бонавантюр Деперье и многие другие. это будет завершенная галерея раннего французского возрождения – все соберутся вокруг той, что была их душой.

Часть I

Маргарита Ангулемская – герцогиня Алансонская

1492–1527

Глава 1

Маленькая графиня

Было 2 часа ночи, 11 апреля 1492 года, когда обитатели старинного Ангулемского замка с радостью узнали, что их молодая графиня, 16-летняя Луиза Савойская, супруга графа Карла Ангулемского, благополучно родила дочь. Новорожденную назвали Маргаритой, что по-латыни означает «жемчужина». Впоследствии современники находили, что Маргарита как нельзя больше оправдывает свое имя; поэты и художники пользовались этим соответствием в своих произведениях, а люди более мистического образа мыслей усматривали в нем перст Божий. Так, филолог Шарль де Сент-Март сообщает:

И когда настал день крещения, князья и вельможи долго спорили об имени, которое ей надлежало дать. Они могли бы назвать ее Шарлоттой или Луизой, согласно французскому обычаю, но Богу угодно было, чтобы ей дали имя, которое бы соответствовало ее будущим качествам… поэтому, согласно Промыслу Божию, она получила имя, в котором, как в символе, Господь дал нам познать, какими дарами он обогатил и украсил свое творение…

Величайшие умы XVI века, талантливейшие люди этой эпохи с замечательным единодушием сливаются в один общий хор похвал этой женщине. Эразм Роттердамский, которого можно назвать Вольтером XVI века, пишет ей в 1525 году из Базеля:

Я долго не решался Вам писать, но, наконец, уступил силе той необыкновенной симпатии, которую я питаю к Вам… уже давно восхищаюсь я и любуюсь теми высокими дарами, которыми наградил Вас Господь: осторожность, достойная философа, целомудрие, умеренность, благочестие, несокрушимая сила духа и удивительное презрение к суете мира сего.

Если Вы спросите меня, откуда я Вас знаю, я, который никогда даже не видел Вас, скажу Вам, что многие Вас знают по портретам, не имея счастья видеть Ваше Высочество. А мне хорошие и ученые люди описали Ваш ум гораздо вернее любого портретиста.

Вы не должны сомневаться в моей искренности… я не льщу Вашему могуществу, ибо не хочу от Вас ничего другого, кроме взаимной симпатии…

Дальнейшее содержание письма таково, что писавший его действительно не может быть заподозрен в неискренности. Да автору письма и не требовалось заискивать перед Маргаритой – в то время она была вдовой незначительного по положению дворянина, герцога Алансонского. А Эразма Роттердамского, известного сегодня великого философа и гуманиста XVI века, уже при жизни чтили во всей цивилизованной Европе. Он сам рассказывает, как благосклонно относился к нему император (Kаiser) Карл V и как добивался его дружбы король Франциск I. Его похвалы, как милости, ждали могущественные князья и государи.

Письмо Эразма к Маргарите было продиктовано теми чувствами, которые целиком разделяли большинство современников, а позже – все исследователи, занимавшиеся историей Франции и конкретно эпохой первого Валуа. Посвященные Маргарите (часто возвышенные и восторженные) произведения литературы являются не образцами напыщенного фразерства и придворной лести, а выражением искренней преданности и какого-то радостного восхищения, что она умела вызывать в людях, встречавшихся с ней на жизненном пути. Это отношение к ней сохранилось и до нашего времени. Все заметки, статьи и монографии о Маргарите дышат той же симпатией, которую мы обнаруживаем у людей, живших в середине тысячелетия. Вот как говорит о ней Сент-Бёв:[1]

Грациозная, любезная, деликатная, она освещала лучом поэзии жизнь своего брата, для которого всегда являлась добрым гением.

Другой исследователь, Гектор де ла Феррьер, называет ее одной из обаятельнейших женщин ХVI века.

Перечитывая ее письма, – письма, в которых отразилась лучшая часть ее души, я понял ту непобедимую симпатию к ней, которую, еще при жизни, она умела внушать всем обращавшимся к ней, и, в свою очередь, я ощутил эту симпатию.

Основательный знаток истории XVI века Абель Лефран (Lefrаnc) в своем предисловии к «Последним произведениям королевы Наваррской» (Les Dernières рoésies de Mаrguerite de Nаvаrre. Раris, 1896) пишет:

Когда мы вспомним, что она написала «Гептамерон» и «Духовные песни», защищала Маро, Деперье, Лефевра, Доле, Кальвина и вальденсов,[2] оценила Амио, понимала Ренату Феррарскую, наслаждалась произведениями Челлини, Серли и Клуэ, покровительствовала первым лекторам греческого и еврейского языков, всем поэтам и последователям Реформации; когда мы подумаем рядом с этим, что в продолжение тридцати лет она принимала деятельное участие во внешней политике Франции, что король постоянно обращался к ней за советами, что она ездила в Испанию и вела переговоры об освобождении Франциска из плена, что в своем королевстве она являлась настоящей правительницей; когда мы вспомним все это, тогда становится возможным утверждать, что во всей эпохе Возрождения не встречается женщины более удивительной и более заслуживающей любви.