Вильфрид Штрик-Штрикфельдт - Против Сталина и Гитлера. Генерал Власов и Русское Освободительное Движение Страница 2

Очень скоро, однако, новые колонизаторы увидели, что они не могут отказаться от широкого использования работников польской национальности, так как рушилась вся экономика. Но «польские роботы» и в будущем не должны были получить те же права, что и немцы. Преступления и террор стояли у колыбели нового германского порядка в Вартегау, строить который было поручено рейхсфюреру СС Гиммлеру.

Представители старших поколений переселенцев из Прибалтики видели всю творившуюся неправду и все вытекающие отсюда последствия. Молодежь поддавалась мечтаниям о новом и славном будущем. Фюрер строил новый мир. «Лес рубят – щепки летят.» Поляки и евреи – враги, и враги побежденные. (Правда, в то время еще не было никакого представления о предстоящих ужасах.) О темных делах властей можно было открыто говорить лишь с пожилыми людьми, а также, слава Богу, в главной квартире фельдмаршала фон Бока.

Однажды в июне 1941 года, после обеда, начальник разведывательного отдела штаба группы армий «Центр» майор барон фон Герсдорф вручил мне листовку. Тут я прочел черным по белому: германская армия выступит на борьбу с Красной армией за освобождение народов России от большевизма.

У меня перехватило дыхание. Итак, мы стояли перед новой действительностью, о которой раньше я не хотел и думать. Мы были, следовательно, в преддверии войны на два фронта, что ранее решительно отвергалось Адольфом Гитлером. Когда она начнется? В ближайшие недели? В ближайшие дни? У меня не было никаких данных, так как я бывал в штабе редко и большую часть времени работал, как и раньше, в своем инженерном бюро.

Листовка содержала обращение к советскому населению и к солдатам Красной армии, призывала не оказывать сопротивления и приветствовать немцев как освободителей от большевизма. В то же время красноармейцев и население призывали разделываться со своими угнетателями и убивать всех комиссаров, коммунистов, комсомольцев…

Герсдорф просил меня лишь проверить русский текст с точки зрения правильности языка и перевести его на немецкий. Я выполнил эту просьбу. Затем, все еще под впечатлением только что пережитого, пошел с женой в театр.

Шла оперетта Легара «В стране улыбок», никак не соответствовавшая моему настроению. Я был весь захвачен известием о близкой войне с Россией, а также и роковым содержанием листовки. Людей там, в Советском Союзе, призывают не оказывать немцам сопротивления. А тех, кто это сопротивление должны возглавлять, обрекают на смерть.

О чем думали составители этого обращения? В своем ли они уме? Ведь оно было и нарушением божественных заповедей, и противоречило здравому смыслу: обреченные на смерть станут не только сами оказывать ожесточенное сопротивление, но сумеют заставить бороться и подчиненных им людей.

Я не видел и не слышал ничего, происходившего на сцене. В антракте я сказал жене, что должен вернуться в главную квартиру, а к концу представления приду за ней.

В главной квартире я высказал Герсдорфу все, что было у меня на сердце. Стоит лишь представить себе обратную картину: все состоящие в СС и СА, все члены партии, Германской рабочей службы, Гитлерюгенд и члены всех прочих нацистских организаций – обрекаются на смерть! Каждый будет защищаться! Герсдорф тотчас же меня понял. Мы составили нашу первую совместную докладную записку, которая в тот же вечер была представлена фельдмаршалу. Герсдорф сказал:

– Записка должна быть не больше, чем на полстраницы. Никаких ссылок на божественные заповеди, на гуманность или что-либо подобное – это не убедит. В ней должен быть упор на неизбежное ожесточение сопротивления врага, которое, без сомнения, вызовет листовка.

Когда на следующее утро я пришел в главную квартиру, меня тотчас вызвали к Боку. Он поздравил Герсдорфа и меня с успехом нашей докладной записки, переданной им, за своей подписью, дальше по телетайпу: члены партии и комсомольцы вычеркнуты из листовки! Комиссары, однако, остались!

Так один росчерк пера спас жизнь множеству русских людей, и многим немецким женщинам сохранил мужа или сына, детям – их отца. Но сама мысль о том, что вечерний разговор между молодым офицером германского Генерального штаба и коммерсантом из Риги мог привести к столь важному решению, зародила во мне первое сомнение в германском военном руководстве. Неужели никто на верхах не задумался еще над политическими проблемами?

Первые впечатления в Советском Союзе

Когда началась вторая мировая война, я с семьей жил в независимой и нейтральной Латвии. Мы скоро увидели, что договоры о нейтралитете и о ненападении, заключенные между Сталиным и балтийскими государствами, были аннулированы и сменились нацистско-советским пактом. Берлин отдал три балтийские государства Сталину. Прибалтийские немцы были эвакуированы в Вартегау, и железный занавес опустился над эстонцами, латышами и литовцами. Элита этих народов была частью уничтожена, частью вывезена в Сибирь. Так Гитлер предал Западную Европу.

22 июня 1941 года, без объявления войны, немецкие войска перешли границы Советского Союза. Теперь Гитлер, как он сам официально заявил, мог сбросить маску и выполнить свою миссию защиты Запада. Бывшее – пакт между Берлином и Москвой – будет сделано небывшим. Он приказал начать поход против Кремля с целью освобождения народов Советского Союза от большевистского ярма.

Главная квартира группы армий «Центр» была поначалу перенесена в район Варшавы.

– Примерно через 5–6 недель мы должны быть в Москве, – заявил начальник штаба генерал фон Грейфенберг в своей речи перед офицерами главной квартиры. – Оба офицера из России улыбаются (это были ротмистр Шмидт и я), я прошу вас явиться ко мне, – сказал генерал.

Ни ротмистр, ни я не заметили, что мы улыбались. Эти улыбки возникли, конечно, из глубины наших юношеских воспоминаний. Шмидт был, как и я, офицером императорской русской армии и адъютантом Николаевского кавалерийского училища в Санкт-Петербурге. На русской стороне мы оба пережили празднование 100-летия Бородинской битвы и первую мировую войну. Мы знали трудности преодоления бесконечного русского пространства. Это мы и высказали генералу.

Генерал был очень любезен с нами:

– Может быть, я могу рассеять ваши сомнения, – сказал он. – Дело в том, что со времен Наполеона огромные успехи техники изменили проблему преодоления пространства. Я думаю, вы недооцениваете технические средства, имеющиеся сегодня в нашем распоряжении.

Ну, об этом мы, конечно, мало знали. Однако, мы оба спросили:

– Но будет ли война закончена в Москве?

Грейфенберг улыбнулся:

– Над этим мы не будем ломать голову сегодня.