Борис Шапталов - Испытание войной Страница 2

Существуют два принципиальных подхода государства к своему народу. Тоталитарное государство использует своих подданных как сырье для обеспечения "высших" державных интересов. Причем такое "сырье" выглядит достаточно дешевым по сравнению с золотом или урановой рудой. Не щадя людей, государство добивается своих целей, а добившись, обосновывает этим свое величие в глазах народа. Цена успеха в виде человеческих жизней не имеет особого значения, ибо это ресурс возобновляемый и огромные потери не умаляют величия государя. Так было в Древнем Египте, так было в сталинском Советском Союзе. Величие Сталина как государственного деятеля и созданной им сверхмилитаризованной державы покоится на гигантском кладбище людей, которых принесли в жертву во имя державных и идеологических целей.

Демократическое государство рассматривает свой народ как совокупность граждан, т.е. субъектов права, чьи права на жизнь, свободу, имущество являются неотъемлемыми и неотчуждаемыми в государственной системе ценностей. Поэтому цену достижения тех или иных целей государство волей-неволей обязано сопрягать с числом человеческих жизней.

Попытки проанализировать потери в тоталитарном государстве встречаются в штыки и рассматриваются как покушение на авторитет Власти. Поэтому советская историография вынужденно избегала такого анализа. Но и в постсоветское время обращение к этой теме сталкивает исследователя с массой сложных проблем, попытки решения которых, в свою очередь, влекут за собой необходимость осмысления других, производных от первых. Даже спустя полвека после окончания войны многое в ней остается загадочными или, по крайней мере, не до конца ясным. Истина предстает чем-то вроде улыбки Чеширского кота из "Алисы в стране чудес": она есть, но в последний момент норовит ускользнуть. Анализ событий 1939-1941 гг. требует от историка умения заглядывать в Зазеркалье тогдашней политики, выводя за скобки как ложь и искажения официальных трактовок, так и искренние заблуждения сверхпатриотичных историков, пытающихся "выстирать" историю и ее персонажей.

Там, где на первый план выступают психология и личные качества главных действующих лиц исторической сцены, для историка начинается мир загадок. Прежде всего это касается психологии диктаторов, заполучивших безусловное право повелевать своими народами, в том числе и право действовать вопреки фактам и логике. И в этом проявлялась отнюдь не только их слабость, потому что основные успехи Гитлера и Сталина связаны с тем, что они часто действовали вопреки очевидности и побеждали. Побеждали, используя кажущуюся нелогичность как таран, шокируя противника нетривиальностью поступков.

22 июня 1941 г. столкнулись две политические воли с довольно сходными стратегическими установками. Обе стороны исповедовали идеологию насилия. Обе рассматривали свои идеологии как мессианские, призванные кардинально изменить мир на предстоящие века (один мечтал создать расовую суперимперию, другой классовую сверхдержаву). Оба лидера-диктатора, считая себя вождями своих стран, в перспективе видели себя вождями мира. Оба считали войну неизбежной и, отдавая необходимую дань мирной фразеологии, целеустремленно готовили свои государства к решающей схватке за общеевропейскую гегемонию.

О том, как Гитлер вел Германию к войне, написано много исследований. О том, как вел страну к войне Сталин, написано очень мало, а написанное оставляет пока множество неразгаданных тайн. Начало было положено нашумевшими аналитическими работами В. Суворова ("Ледокол", "День "М""), в которых известные исторические факты рассматривались с совершенно неожиданной стороны. Дискуссия о выдвинутой в этих книгах концепции и трактовке приведенного массива фактов серьезно стимулировала историческую мысль 90-х гг. Однако осмысление происшедших событий далеко не закончено. Немало написано о роли Сталина в качестве Верховного Главнокомандующего, но ясности это отнюдь не прибавило. Кто он - человек, спасший своим гением и волей государство от поражения и народ от порабощения, или человек, ввергший страну в пучину бед, из которых она титаническим напряжением национальных сил едва сумела выкарабкаться, чтобы потом, сорок лет спустя, из-за сталинского наследства в виде тоталитарно-бюрократической системы, проиграть окончательно?

Тема эта многоаспектна и не исчерпывается только личностью диктатора. Субъективный фактор формируется и действует в определенных социально-экономических, политических и исторических условиях, совокупность которых можно было бы назвать судьбой страны и нации. Победы фашизма в Германии не было бы, не будь Первой мировой войны. Войны могло бы не быть, не отторгни Германия у Франции Эльзас и Лотарингию. (Ведь удалось же Бисмарку наладить мирные, а затем и союзнические отношения с Австро-Венгрией. По тому же пути пошли США после разгрома Японии и Германии.) Примерно такую же объективно обусловленную цепочку можно выстроить и в отношении России. Однако историю невозможно переиграть, цепь событий определяет будущие трагические последствия, и все это можно назвать исторической судьбой данного народа. С точки зрения количественного анализа соотношения сил накануне 22 июня 1941 г. летней катастрофы Красной Армии можно было избежать. Но с другой точки зрения, рассматривая исторические судьбы страны через призму войн 1904-1905 гг. и 1914-1917 гг., трагедия 1941 г. может выглядеть закономерной и почти неотвратимой. Такая двойственность чрезвычайно затрудняет аналитическую работу историка, хотя и побуждает его к более разностороннему и внимательному осмыслению прошлого. Ведь прошлое есть начало той цепочки событий, что, надвигаясь с неотвратимостью рока, нависает над будущим, служа детонатором новых драм. Будущее складывается из прошлого - эта аксиома заставляет вновь обращаться к теням ушедшего так, как будто это уходящее настоящее.

Глава 1. Война и мир по Сталину

Политика мира как пролог к войне

В том, что фашистской Германии и социалистическому Советскому Союзу придется воевать, похоже, ни Гитлер, ни Сталин не сомневались. Партийное руководство во главе со Сталиным в 30-е гг. целеустремленно готовилось к войне исходя из ленинского определения современной эпохи как переходной от капитализма к социализму, эпохи войн и революций. Поэтому ответ на вопрос воевать или не воевать, находясь "во враждебном капиталистическом окружении", был для большевистских верхов однозначным. Проблема заключалась в другом: когда, с кем в первую очередь и какими силами?

Несколько десятилетий советская историография преподносила советско-германский пакт 1939 г. как исключительно миролюбивую меру, призванную отсрочить войну с Германией, чтобы лучше подготовиться к отражению возможной агрессии с ее стороны. Искусственность такой трактовки договора всегда была очевидной. Во-первых, в августе 1939 г. у Германии не было общей границы с Советским Союзом, и потому напасть на СССР она не могла. Во-вторых, Красная Армия в 1939 г. значительно превосходила вермахт во всех видах вооружений, особенно в танках и артиллерии. Германская армия не имела боевого опыта и располагала скудными запасами сырья и военных материалов. Лишь скоротечность военных кампаний 1939-1940 гг., не поставила вермахт под угрозу снарядного голода, как это было с русской армией в 1915 г. Германия могла планировать успешный блицкриг с Россией, только усилившись за счет разбитых противников.