Имбер Де Сент-Аман - Жозефина Страница 2

В самом начале этой удивительной кампании, когда успех казался невозможным (настолько значительным было численное превосходство противника), Бонапарт, несмотря на пылкое честолюбие, не имел сил отвлечься от своей любви. До начала первого сражения он написал Жозефине письмо из Порт-Морица, датированное 14 жерминаля (3 апреля 1796 года): «Я получил все твои письма, но ни одно не дает мне представления о твоей жизни. Ты намереваешься, мой обожаемый друг, писать мне в таких выражениях? Неужели ты полагаешь, что мое положение недостаточно тяжелое, чтобы еще больше увеличивать мои страдания и переворачивать мне душу? Какой стиль! Какие чувства ты пытаешься мне описать! Они пламенные, они обжигают мне сердце. Моя единственная Жозефина, вдали от тебя нет веселья, вдали от тебя мир — пустыня, где я одинок, и мне не на кого излить мою нежность. Ты отняла у меня больше, чем душу, ты — единственная мысль моей жизни. Когда я устаю от хлопот, когда я испытываю страх перед исходом сражения, когда люди раздражают меня, когда я готов покончить с жизнью, я кладу руку на сердце — туда, где твой портрет, — я смотрю на него и чувствую, что любовь для меня — абсолютное счастье, и все не имеет смысла, когда я без моего друга».

Бонапарт, который станет таким подозрительным, таким ревнивым, пока выражает полное доверие и восторг. Чтобы вызвать в его душе экстаз, достаточно было нескольких строк нежности, начертанных обожаемой рукой. «Каким искусством сумела ты захватить все мои чувства и заполонить все мои мысли? Жить для Жозефины — вот цель моей жизни! Я действую, чтобы оказаться возле тебя, и готов умереть, лишь бы приблизиться к тебе. Безумный! Я не замечаю, что отдаляюсь от тебя. Сколько времени еще пройдет, прежде чем ты прочтешь эти строки, слабое отражение взволнованной души, где царишь ты!»

Увы, любовный небосклон недолго остается безоблачным, и к счастливой воркотне скоро примешаются стоны. Но в тот день он не сомневается ни в верности, ни в любви своей жены, и все же он чувствует, как его охватывает меланхолия, этот нераздельный спутник больших страстей: «О! Моя обожаемая жена, не знаю, какая ждет меня судьба, но если она будет долго держать меня вдали от тебя, я этого не вынесу, мое мужество меня подведет. Когда-то я гордился своим мужеством, и иногда, бросая мысленно свой взор на зло, которое могли бы причинить мне люди, на будущее, которое могла бы уготовить мне судьба, я мог принять самые неслыханные несчастья не моргнув, даже не ощущая удивления. Но сегодня мысль, что моей Жозефине может быть плохо, что она может быть больна, и, что еще хуже, — жестокая, зловещая мысль, что она могла бы любить меня меньше, ослабляет мне душу, останавливает кровь, вызывает грусть, подавляет меня, не оставляет мне даже храбрости на гнев и отчаяние. Раньше я часто говорил себе: тот, кто ничего не ждет от людей, умирает без сожаления. Но сегодня умереть, не будучи любимым тобой, умереть без такой уверенности — это мучение ада, это яркая картина абсолютного уничтожения. Мне кажется, я чувствую, что задыхаюсь. Ты — мой единственный спутник, кого судьба предназначила совершить со мной суровое путешествие по жизни. День, когда твое сердце не будет принадлежать мне, будет днем без тепла и жизни в природе… Заканчиваю письмо, мой нежный друг; душа грустна, тело устало, сознание отягчено, люди меня утомляют. Я должен был бы их ненавидеть: они удаляют меня от моего сердца».

Однако у людей со складом характера, как у Бонапарта, меланхолия не бывает продолжительной. Вновь в нем просыпается воин, как будто звуки труб отрывают его от мечтаний, и он заканчивает письмо так: «Я в Порт-Морице около Онейя, завтра буду в Албенге. Обе армии в движении и стремятся обмануть друг друга. Победа за более искусным. Я оценил Болье, маневрирует он хорошо, сильнее своего предшественника, но я его побью прекрасным образом, надеюсь. Не беспокойся обо мне, люби меня как свои глаза, нет, этого недостаточно, сильнее, чем свою мысль, свой дух, свою жизнь, всю себя. Прости же меня, мой друг, я словно в бреду, сознание не выдерживает у того, кто глубоко чувствует, у того, кто тебя так любит. Баррасу, Суси, мадам Талльен искренний привет, мадам Шато-Ренар поклон, Эжену, Ортанс — истинную любовь».

3 апреля у Бонапарта абсолютное доверие к своей жене; 7-го он уже подозревает ее. 3-го он укорял ее за слишком бурное выражение чувств; 7-го он упрекает ее за прохладность тона. Он пишет ей 17 жерминаля (7 апреля 1796 года): «Получил письмо, прерванное тобой, по твоим словам, чтобы отправиться в деревню, и продолженное уже в тоне, как будто ты ревнуешь меня — меня, того, кто здесь изнемогает от тягот и неприятностей. О! Мой друг!.. Верно, я неправ. Первое время деревня прекрасна, да и, несомненно, нашелся восемнадцатилетний любовник. Вот средство терять мгновения, которые лучше было посвятить письмам тому, кто за триста лье от тебя живет, существует и наслаждается только воспоминанием о тебе, прочитывает твои письма, как проглатывают любимые блюда проголодавшиеся охотники после шести часов охоты! Твое последнее письмо холодно, твое чувство напоминает лишь прохладную дружбу. Я не нашел в нем того огня, которым, как я полагал иногда, зажигался твой взор. Но как я странен! Я находил, что предыдущие твои письма слишком угнетали мне душу, переворачивали ее, нарушали мой покой и завладели моими мыслями. Я желал более холодных писем, но теперь они несут мне холод смерти, страх не быть любимым Жозефиной, мысль, что она непостоянна… Но зачем я придумываю трудности в своем воображении? Их столько в действительности! Нужно ли их еще изобретать? Ты не могла бы вызвать у меня безграничной любви, не разделяя ее, да и с твоей душой, твоими мыслями и рассудительностью невозможно нанести смертельный удар в ответ на самозабвение и преданность… Вот мои желания: победить судьбу и помнить о моей неповторимой женушке, и чтобы ты помнила обо мне, чтобы была достойна того, кто каждое мгновение думает о тебе».

Блистательные и скорые судьбоносные победы не заставили себя ждать: 12 апреля при Монтенотт, 15-го при Миллесимо. С высот Монт-Земело армия вдруг увидела обещанную землю, богатые и плодородные равнины Италии с великолепными городами, полноводными реками, щедрой природой. Первые лучи солнца освещают красивейшую панораму. На горизонте вырисовываются Альпы с их вечными снегами. Крик радости вырывается и проносится по всем рядам воинов. Молодой генерал восклицает, предсказывая будущие победы: «Ганнибал перешел Альпы, мы их обогнули». 22 апреля — победа при Мондови, 28-го — перемирие в Шераско и Пьемонте. Бонапарт обращается к своим войскам с таким приветствием: «Солдаты, за две недели вы одержали шесть побед, захватили двадцать одно знамя, шестьдесят орудий, множество укреплений, завоевали самую богатую часть Пьемонта; вы взяли в плен пятнадцать тысяч человек. Убили и ранили десять тысяч. Лишенные всего, вы выиграли сражения без пушек, форсировали реки без мостов, делали марш-броски босыми, на бивуаках часто обходились без хлеба. Только республиканские фаланги способны на столь великие подвиги. За это вам огромная благодарность, солдаты!»