Борис Маркус - МОСКОВСКИЕ КАРТИНКИ Страница 2

Память о детстве обладает какой-то особой притягательной силой. Все немного окрашивается в какие-то удивительно нежные тона и полутона, пронизывается каким-то особым светом, который высвечивает то одно явление, то другое. Это может быть и дом, и проходной двор, и маленькая церквушка, и школьный двор, и люди, в первую очередь, родители, и любимая воспитательница в детском саду, и любимые учителя в школе, и сама школа, и первые друзья, и первая любовь. Это целый мир, размещающийся в довольно большой округе вокруг дома, в котором я жил. Кажется, в этом мире не остается места для темных сторон, темных людей, темных событий. Почему-то остается только самое светлое, самое дорогое сердцу. Но что-то остается вне памяти, а что-то неумолимо напоминает о себе, что-то просто соприсутствует, а что-то остается настолько значительным, что определяет собой мой внутренний мир не только того времени, но и всей последующей жизни, мои ощущения всего, что меня окружало. Это и дома, и вещи, и, конечно же, люди. Люди, дорогие сердцу моему, люди, в большинстве своем уже ушедшие в мир иной, или исчезнувшие из моей жизни в силу разных причин — и хороших, и плохих, а может быть, просто никаких.

Итак, начинается рассказ о месте, где жил от рождения до совершеннолетия. О моей малой родине. Но пока все-таки почти только в чисто географическом или краеведческом плане. Место, дом, окружение ближнее, окружение дальнее. В основном, личные внешние впечатления.

Все это должно в рассказе остаться таким, каким помнится. Не книжно, не с чужих слов, а только так, как прошло через меня, через мое сердце. Так, как сохранила память. О людях же лишь вскользь, кратко. Потому что не упомянуть о ком-то, кто именно жил в тех местах, что я описываю, просто невозможно. Но все-таки о людях должен быть другой рассказ. Не хочется очень уж перемешивать одно с другим, хотя, конечно, одно без другого не существовало. А все-таки…

Может возникнуть вопрос: а как же определились границы этого района? Трудно ответить. Они, конечно, размыты. Но, в основном, это ближайшее окружение Кудринской площади, обязательно включающее в себя и район Большой Никитской улицы, и Поварской, и Арбата, вплоть до Пречистенки и Остоженки, и Бронных улиц, и Баррикадной (бывшей Кудринской) с Конюшковской. В какой-то мере границы не заходят далеко за Бульварное кольцо, или не отходят от Садового. Но все это очень условно. Ведь не менее родными были и другие места центра города — и около расположения моих детских садов — около первого на Большом Кисловском переулке, или второго вокруг "Метрополя", и в Замоскворечье, около Третьяковки, или в районе Таганки, куда переехал после сноса дома на Кудринке, или около Архитектурного института на Рождественке, в переулках Ивановской горки, где провел прекрасные дни молодости. Много дорогих мест в Москве моего детства и юности, но пока я беру только Кудринскую округу, как самую близкую и раннюю.

" Кудринка "

Меня часто тянет в мои давние знакомые края, в Москву моего детства. Вот и теперь я прихожу на Кудринскую площадь, но почти ничего не узнаю. В этом огромном, потерявшем человеческий масштаб, пространстве, кое-где еще проглядываются отдельные дома того времени, как отдельные остаточки прошлого. Именно, остаточки. Потому что главными на этом новом пространстве, конечно же, стали теперь и огромный новый высотный дом и такой чужой центру Москвы разбитый перед ним новый регулярный сквер. Появился не менее чужой старой Кудринке новый многоэтажный дом на углу Поварской, и, конечно же, площадь просто потерялась в совсем незнакомом огромном пространстве нового широченного проспекта, называемого по старому Новинским бульваром, от которого осталось только название. Одно время это название заменяли на "улицу Чайковского", но теперь вновь вернулись к Новинскому. Хотя самого бульвара здесь давно уже нет. И нет ни дома, в котором я жил, а ведь он когда-то был главным на старой Кудринке, ни сада перед Вдовьим домом, ни Баррикадной улицы, которая уступила свое место новому скверу, отодвинувшему ее к фасаду Вдовьего дома, ни, наконец, того небольшого круглого сквера, который был в центре площади. Осталась, правда, Садовая-Кудринская улица, но как же она изменилась! Где ее прославленные сады вдоль застройки? Где невысокие домики, формировавшие ее? Все ушло безвозвратно.

Короче, практически старой Кудринской площади, ставшей своеобразной жертвой репрессий 37-го года, нет и в помине, а то, что сейчас носит название Кудринской площади, просто является новообразованием, абсолютно не похожим на нашу "Кудринку" времен, предшествовавших великим реконструктивным сносам тридцатых годов и послевоенного строительства. Нет ее. Обидно страшно. Как будто попал в совсем другое место, в другой мир. Правда, остались кое-какие осколочки прошлого. И они, эти осколочки все-таки напоминают, что именно здесь была когда-то Кудринка.

И вот я стою на новой огромной площади на углу Большой Никитской и Садово-Кудринской улиц и стараюсь восстановить в памяти ту старую, милую сердцу мою Кудринку. Мешают, правда, сосредоточиться сплошные потоки автомашин, проносящихся в обе стороны по широкому новому Садовому кольцу, потерявшему и бульвары и сады. Главным тут стал транспорт, гулять тут просто невозможно. Человеку здесь просто трудно приспособиться. Отовсюду его поджидают опасности. Транспорту тут тоже не просто. Пробки и простои.

А все-таки, давайте попробуем хоть мысленно вернуться в мир той площади. Ведь она была такая московская, такая человечная. А какой она была раньше, до моего знакомства с ней? Когда стала той, на которой я провел первые годы своей жизни?

То, что Кудринская площадь получила свое название от расположенного здесь когда-то при зарождении Москвы села Кудрино, я знал давно. Знал и про происхождение названий многих прилегающих к площади и Новинскому бульвару переулков. Все это уводило в глубь истории и было страшно интересно. Но сейчас останавливаться на этом не хотелось бы, так как сейчас передо мной стоит совсем другая задача. Меня больше интересовало, как выглядела площадь в первые годы советской власти, в годы моего детства, то есть в двадцатые-тридцатые годы нашего столетия. Площадь складывалась после сноса валов Земляного города постепенно, достаточно тактично меняя свою застройку, не нарушая, очевидно, общего характера ее. Она все время менялась. Особенно много изменений произошло, конечно, после пожара 1812 года, когда огромное количество деревянных, да и не только деревянных домов просто выгорело. Только очень немногие здания тогда сохранились. После пожара восстановление шло достаточно быстро. Уже к началу двадцатых годов прошлого века вновь отстроились улицы. Появилась так называемая послепожарная застройка. Позднее стали возникать дома нового типа, вроде различных контор, банков, магазинов. То там, то тут возникали доходные дома, значительно превышающие по своей высоте окружающую застройку. Это происходило и на самой площади, это же происходило буквально на всех прилегающих улицах и переулках. Рядом со старыми одно-двухэтажными домами и домиками появились четырех, пяти и даже шестиэтажные дома. Одновременно появлялись и малоэтажные особняки совершенно иной архитектуры, которая, однако, сумела очень удачно сочетаться со старой застройкой. Повсюду можно было увидеть соседство совершенно разных по возрасту зданий. Например, на нашей площади Вдовий дом появился еще в конце XVIII века, но перестраивался и приобрел современный вид уже после пожара 1812 года. Дом, в котором жила наша семья, был построен на грани веков в 1901 году, примерно в то же время появился и угловой дом на Большой Никитской. Позднее в центре площади появился круглый сквер. Ведь первое время наш дом стоял перед совсем голой пустой площадью. Я наскочил в литературе на снимок площади до ее реконструкции. Сделал с него зарисовку. Вот она. Думаю, она дает более или менее ясное представление о первоначальном виде площади уже после строительства нашего дома. Скучная она, по-видимому, была, неблагоустроенная.