Александр Феклисов - За океаном и на острове. Записки разведчика Страница 2

— Мы хотим предложить вам, молодому специалисту, очень интересную работу…

— Что ж, если подхожу — возражений не имею. Вся жизнь впереди, — ответил искренне я и вскоре уехал по путевке в дом отдыха в Геленджик. Солнце, море, кипарисы — все прекрасно!

Но однажды после завтрака ко мне подошел незнакомый человек и предъявил удостоверение местных органов НКВД.

— Вам необходимо, товарищ Феклисов, срочно выехать в Москву, — улыбнулся он. — Отдохнете потом…

В Москву — это понятно, но к кому я должен явиться? Телефон мне не дали. Загадки, да и только! Ведь посетивший меня энкаведист толком не объяснил, куда надо прибыть. Поэтому я не стал особенно торопиться, и когда вышел срок моего отпуска, вернулся домой. А там меня уже ждали встревоженные родители. Выяснилось, что несколько дней подряд к нашему дому приезжает черная «эмка».

— Тебя, сынок, разыскивают, — покачал головой отец. — Натворил что-нибудь, признайся. Соседей расспрашивают. Вот беда-то…

Через некоторое время в дверях появился мужчина лет сорока, с орлиным носом, в пенсне. Пробасил:

— Кажется, Александр вернулся?

Родители, как по команде, утвердительно кивнули.

— Попросите-ка его выйти во двор. Разговор состоялся короткий:

— Ну, молодой человек, хочу от души поздравить — вы зачислены в школу особого назначения, сокращенно — ШОН, на один год. Там будете теперь жить и учиться. Ясно?

Затем сказал, чтобы я захватил мыло, зубную щетку, порошок и пару нижнего белья: меня сразу отвезут в школу.

Я бросился домой и объяснил, что меня срочно оформляют на работу под Москвой и мне нужно немедленно ехать туда, а вернусь через неделю. Все мои домашние — от дедушки с бабушкой до младшей сестренки, которой уже исполнилось 14 лет, — молча смотрели, как я перекладывал из чемодана в портфель незатейливые вещи. Попрощавшись со всеми, я ушел с незнакомцем.

Мы помчались по Горьковскому шоссе и скоро прибыл;:, в школу, находившуюся в Балашихе. Мне показали комнату, где я должен был жить вместе с другими товарищами, классы, столовую, просторный двор.

Когда я в субботу возвратился домой, родители и родственники вздохнули с облегчением. Они стали расспрашивать, какую же работу мне предложили. Я ответил:

— Берут радиоинженером на секретную радиостанцию, а в чем будет заключаться работа конкретно, пока неизвестно.

И действительно, я ничего толком не знал. Мое приобщение к миру разведки было для меня полной неожиданностью. Теперь, бросая взгляд в прошлое, должен сказать, что отчетливо понимаю, насколько неожиданно произошел крутой перелом в моей судьбе.

В то давнишнее воскресенье я еще не осознал, что мобилизация меня в органы госбезопасности резко изменит мой образ жизни, оторвет от родных мест, от близких и друзей, среди которых я вырос, и направит мою судьбу по новой, весьма сложной, но интересной дороге, откроет перспективы, о которых я не только не мечтал, но которые мне никогда и не снились.

Условия и обстановка в ШОН оказались непривычными. Школа размещалась в лесу в добротном деревянном двухэтажном доме; ее территория была огорожена забором. В верхнем этаже располагались пять спальных комнат, душевая, зал для отдыха и игр, а в нижнем — два учебных класса и столовая. Спальные комнаты были большие, в них находились два стола для. занятий, две роскошные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями — коврики. Комната содержалась в идеальной чистоте. По сравнению с обстановкой, в которой я жил дома, где зимой спал на сундуке за печкой, а летом — в сарае на дровах, эти условия казались райскими.

Я, как и другие девять слушателей, остался доволен трехразовым вкусным и сытным питанием, так как в институте, в котором я до недавнего времени учился, столовой не было и обычно мой обед состоял из банки баклажанной икры или фаршированного перца, пятисот граммов черного хлеба и двух-трех стаканов чая.

Коренным образом изменился и мой внешний облик. Если в годы учебы в институте я обычно носил лыжный костюм и лыжные ботинки и все пять лет — заношенное демисезонное пальтишко, то в ШОН нам выдали по добротному пальто, шляпе (до этого шляп я никогда не брал в руки), костюм, ботинки, сорочки. Нам ежемесячно платили пятьсот рублей. Когда я, одетый с иголочки, пришел в очередную субботу домой, родители ахнули от удивления.

Еще через неделю я дал матери четыре сотни. Она, как обычно, взяв деньги не считая, спросила:

— Шура, достаточно ли ты оставил себе?

И после утвердительного ответа пошла в другую комнату, чтобы положить деньги на комод.

Утром в воскресенье, во время завтрака, я заметил, что родители необычно молчаливы и пристально смотрят на меня. Затем отец, явно волнуясь, спросил:

— Сынок, нас беспокоит появление у тебя больших денег, дорогостоящей одежды, то, что ты не бываешь дома по целым неделям. Не стал ли ты заниматься какими-либо нечистыми делами?

Я попытался убедить родителей, что никакой «темной деятельностью» не занимаюсь, работаю радиоинженером в важном секретном научно-исследовательском центре, находящемся за городом; чтобы не тратить много времени на дорогу, живу там в общежитии. Однако я видел, мои слова не рассеяли сомнений у родителей.

Недели через две или три мне пришла мысль показать родителям карточку кандидата в члены партии, где было указано, с какой суммы плачу взносы. Так я и сделал. Записи в этом документе убедили их в том, что я веду честный образ жизни.

В школе училось всего десять слушателей — парни, мобилизованные в органы госбезопасности после окончания технических институтов.

Годичная программа включала изучение иностранных языков, спецдисциплин, отдельных аспектов истории ВКП(б), страноведения. Ежедневно шесть часов занятий. Обычно первые три урока отводились иностранным языкам. Пять слушателей изучали английский, трое — французский и двое — немецкий. Все начали с азов, ибо в технических вузах в то время иностранные языки преподавались крайне слабо.

В число специальных дисциплин входило освоение теории разведки для всей группы, а также радиодела для одной подгруппы и вопросов документации — приобретение и изготовление паспортов, метрических свидетельств, военных билетов, дипломов и тому подобное — для другой.

Основной метод обучения — беседы, проводившиеся сотрудниками разведки и контрразведки. На курс теории разведдела отводилось около 50 часов; освещались аспекты ухода от наружного наблюдения, вербовки, работы и организации связи с агентурой.

Я изучал радиодело: как самому собрать передатчик и приемник, а также вопросы организации и поддержания двусторонней радиосвязи. Много часов отводилось обучению работе на телеграфном ключе и приему на слух цифрового и буквенного текста по азбуке Морзе. Хотя ничего определенного нам не говорили, но мы понимали, что одна половина группы, в том числе я, готовилась на разведчиков-радистов.