Владимир Беляев - Свет во мраке Страница 2

— Ваши квартиранты горят, — кричит торжествующе Вурм. — Все сгорят. До одного. Живьём. А вы хотели перехитрить меня? Нет человека, которому удалось бы обмануть Вурма. Сознавайтесь, кто ещё прячет пейсатых. Ну!?

Зарево пожара наблюдает живущий по улице Зибликевича один из лучших математиков Европы Стефан Банах. Уже много лет его имя занимает почётное место в математической науке. Банах распахнул кухонное окно, выходящее во внутренний двор, и видит озарённый огнём и поросший пихтами и буками склон Высокого Замка. Ничему уже не удивляется ясный разум Банаха — и этому пожару, что с каждой новой минутой становится всё больше и охватывает целый район города. Его, учёного, обогатившего мировую науку открытиями в области теории функционального анализа, основателя «Львовской математической школы», гитлеровцы выгнали из Львовского университета.

Теперь в университетских аудиториях заседает «зондергерихт» — особый, скорый и не знающий милосердия суд фашизма.

Профессора же, превращённые в безработных вынуждены заняться другим делом. Чтобы избежать вывоза на работу в рейх и получить хоть кусок хлеба, они кормят своей кровью вшей в противотифозных институтах Вайгля и Беринга. Из внутренностей вшей, выкормленных кровью львовской интеллигенции, в институтах Вайгля и Беринга, по заданию гитлеровского командования, готовится противотифозная вакцина для немецкой армии.

И математик Банах завтра поутру, как только окончится «полицейский час», тоже пойдёт в институт Вайгля; служители прикрепят к его обнажённым ногам десятки коробочек с насекомыми, а вечером отметят в дежурной ведомости: «Кормилец вшей Банах свою норму выполнил».

Коллега Стефана Банаха — профессор права Кароль Корани лишён и этой незавидной доли.

Вот уже четырнадцатый месяц прячется он от гестаповцев в дровяном подвале одного из домов на улице Реймонта. Дворник дома да жена профессора знают о его существовании и снабжают его по ночам пищей. Для остальных окружающих он «убит эсэсовцами на перегоне Перемышль — Львов». И в эту ночь Корани тоже слышит вопли несчастных, сгорающих заживо, видит огненный небосклон сквозь маленькое подвальное окошечко и понимает, что не только римского, но и всякого другого, хорошо знакомого ему права не существует больше па земле, где с ночи рождается день, отравленный зловонными миазмами фашизма.

В тягостные минуты этой ужасной ночи, озарённой кровавым отсветом пожара, задуманная львовским композитором Станиславом Людкевичем скорбная мелодия «Меланхолического вальса» превращается в трагический, полный гневного протеста реквием.

Впервые за семьсот лет истории Львова его пожарные, несущие вахту на вышке ратуши, явственно видят пылающие дома и не дают знать о пожаре вниз.

Бесполезно даже думать об этом! Закрыты наглухо широкие двери пожарных сараев. Никто не звонит в пожарные колокола. Не скрипят тормозами на крутых поворотах оплетённые брезентовыми шлангами красные машины. Не застёгивают на ходу свои жёсткие куртки пожарники в блестящих касках.

Служба огня бездействует в эту ночь. Тушить пожары — нельзя.

Горят подожжённые нарочножилые дома, переполненные людьми. Проваливаются в огонь крыши. Раскачиваются и рушатся с глухим грохотом раскалённые стены.

И тем не менее пожарные шланги останутся сухими всю первую неделю июня. Ни одно ведро воды так и не будет выплеснуто в огонь.

В эти июньские ночи в северных кварталах Львова в огонь летят бидоны с бензином, бутылки с горючей смесью. Разбивая оконные стёкла, рвутся в комнатах зажигательные гранаты.

Вспотевшие от близости огня, пахнущие «шнапсом», гитлеровцы подкатывают к стенам зданий, не тронутых ещё огнём, бочки с нефтью. Пулями из автоматов они пробивают бочки, и слышно, как тонко поёт пробитая сталь. Огненные фонтанчики разлетаются по сторонам. Наконец пламя с воем разрывает бочки. Нефть выплёскивается на стены. Всё выше дымные языки огня. И вдруг в бушующем пламени, опоясывающем дом, слышится сдавленный человеческий крик.

В сплошной, казалось бы, капитальной стене распахивается потайная дверца укрытия «бункера». Оттуда в огонь, держа на руках мальчика, спрыгивает один из несчастных, пытавшихся скрыться в секретном убежище.

Гогочут пьяные гитлеровцы: «Ещё одного выкурили!» И, не дав смертникам выбраться из огня, добивают в лестничной клетке обгорелого отца с сыном очередями из автоматов.

…Больше восьми дней пылают так северные кварталы Львова. Зарево невиданного пожарища не угасает ни на минуту. Вагоновожатые, которым приходится водить по Замарстыновской трамваи, развивают такую скорость, что стёкла иной раз вылетают на ходу. Но всё равно жаркое дыхание пожара и дым от подожжённых зданий проникают внутрь вагонов, мчащихся по Замарстыновской. Пассажиры хорошо слышат крики людей, добиваемых и сжигаемых совсем близко — за деревянным забором. Сквозь щели этого забора, отгородившего правую сторону тротуара Замарстыновской от территории гетто, ветер приносит запах горелого человеческого мяса.

«Король» приезжает в гетто

19 февраля 1943 года в раскрытые ворота львовского гетто на жёлтой бричке, запряжённой парой сытых каштановых коней, въехал новый комендант лагеря — гауптштурмфюрер СС Иосиф Гжимек.

К приезду нового начальника все люди в гетто были уже заранее построены старым комендантом лагеря унтерштурмфюрером СС Гансом Силлером.

Созванные по тревоге, они стояли смирно, с непокрытыми головами, на широком плацу — последние из уцелевших евреев Львова. Многие из них уже знали, что за новым и полновластным хозяином их судеб тянется кровавый след и жестокая слава беспощадного палача многих тысяч мирных людей.

Выходец из онемеченной польской семьи, осевшей в Верхней Силезии, Иосиф Гжимек считался одним из самых опытных «специалистов» по уничтожению еврейского населения в Польше и в округе Галиция. Он начал эту карьеру ещё осенью 1939 года.

Бено Паппе, Иосифа Гжимека и ещё нескольких силезских немцев, переодетых в польские мундиры сбросили на парашютах с немецкого транспортного самолёта в леса близ Сохачёва в середине августа 1939 года. Диверсанты успели несколько раз с польской стороны обстрелять немецкие пограничные посты и дали повод немецким газетам писать о «наглости поляков», о «пограничных инцидентах».

С первой минуты гитлеровского вторжения, снабжённые пеленгаторами и радиопередатчиками, они помогали вермахту в его марше к Варшаве. Они наводили из лесов германские бомбардировщики на колонны отступающих польских солдат и толпы беженцев. Если не было времени связываться со своими из абвера по радио, Гжимек, Паппе и вся их диверсионная группа, укладывая из снопов знаки, показывала «Юнкерсам» и «Хейнкелям» расположение арьергардных батарей польских войск.