Коллектив авторов Биографии и мемуары - Марк Бернес в воспоминаниях современников Страница 2

Из воспоминаний Якова Хелемского мы узнаем не только о дружбе Бернеса и Ива Монтана (одна из французских газет конца 1950-х годов, чтобы объяснить Парижанам, кто такой Марк Бернес, сделала под его фотографией пояснение: «Советский Ив Монтан»), но и о том, почему песню Бернеса и Хелемского «Когда поет далекий друг», такую популярную в Советском Союзе, было приказано забыть на долгие годы…

Благодаря воспоминаниям поэтов и композиторов, друживших с Бернесом, читатели книги становятся соучастниками того, что композитор Андрей Эшпай назвал «самым таинственным» — творчества. Они как бы присутствуют при рождении песен, которые любила вся страна. Бернес «взвешивал» каждое слово и ценил его точность в песне, чего добивался и от поэтов. Бернес не просто пел: «Все еще впереди!» — он жил этим девизом и продолжал, даже смертельно больной, отбирать тексты, которые, очевидно, уже звучали в нем музыкальными образами, но так и не успели превратиться в «его» песни.

В книге приводятся тексты писем инвалидов-фронтовиков, солдат и их матерей, рабочих, колхозников, школьников. В ряде случаев — это потрясающие и уже исторические документы народной психологии и истории страны 1930–1960-х годов. Письма поражают сочетанием трогательной неуклюжести стиля или простой неграмотности — с тончайшими наблюдениями и мудрыми формулировками. И такой сердечностью, что, не впадая в сентиментальность, вспомнишь некрасовское: «Золото, золото — сердце народное…»

В пору, когда по указке сверху Марка Бернеса начинают поливать грязью газеты ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ, народ (помня о том, что «к золоту грязь не прилипнет») пишет певцу о неизменной своей любви. И как могло быть иначе! Сколько раз до этого люди, жившие в жестокой нужде послевоенных лет (прочтите хотя бы письмо обездоленных и обиженных инвалидов войны), обращались за поддержкой именно к Бернесу. В душе он оставался сыном народа, и люди видели в любимом певце, опять же по некрасовскому определению, прежде всего «народного заступника»…

Объединенные хронологически и тематически, свидетельства очевидцев, документы и другие материалы дополняют друг друга и дают «объемный» образ важного события или ситуации.

То, что у этой книги оказалось много авторов, — по-своему символично. Это демонстрирует широчайший диапазон того, что можно с полным правом назвать «феноменом Бернеса». А самое главное: соседство знаменитых имен с именами никому не известными — дань нравственным меркам, этическим представлениям героя книги: перед лицом неслыханных испытаний, самым большим из которых была Великая Отечественная война, перед памятью о ее жертвах и героях сегодня равны все. И если в маленьком сборничке 1980 года, в соответствии с канонами советской эпохи, авторами могли быть только «знаменитости», то в нашей книге с не меньшим правом, рядом с Е. Евтушенко и другими, звучат голоса «рядовых» защитников отечества: прикованного к постели инвалида войны В. Волкова из Костромской области; работавшей в госпитале блокадного Ленинграда, а позже ассистента режиссера Ф. Эрмлера на съемках «Великого перелома» Н. Зимацкой; курсанта, а потом фронтовика Н. Лукашова, бок о бок стоявшего с Бернесом в качестве статиста на съемках фильма «Два бойца», за который Марк Бернес получил боевой орден. Здесь же и рассказ корреспондента газеты бывшего советского Узбекистана В. Ивановой, запись беседы с Бернесом журналистки Н. Константиновой…

Личность Бернеса — искреннего и убежденного патриота страны, в которой он родился и жил, еще раз подтверждает, что настоящий патриотизм, оставаясь в русле традиций русской театральной, поэтической и песенной культуры, закономерно, широко и горячо сочетается с интернационализмом. Бернес пел песни о полюбившихся ему столицах Европы: «Злата Прага», «Пани Варшава», «Песня о Белграде», «Бухарест — пенье ласковое скрипок…». В песне, которую в Париже пели по-французски и которую вспоминал со слезами волнения состарившийся Ив Монтан, говорилось о близости парижских бульваров с московским Садовым кольцом. Касаясь самого близкого ему типа актера-певца, ведущего «беседу» с собравшимся залом, Бернес всегда подчеркивал особую близость ему сдержанно-мужественного типа Шарля Азнавура — в песне и великого Жана Габена — в кино.

Если говорить о народности Бернеса-певца — как же не обратить внимание на то, что сам он сравнивает себя с поразившими его в детстве слепыми лирниками — «рассказчиками» песенных историй. Итак — от украинских лирников, от русской народной мелодии — до уникального места первого подлинного русского шансонье, созвучного французским мэтрам. И более того — до предтечи так называемой «авторской песни», до мечты о «театре одного певца», когда бездумная концертная развлекательность побеждается драматургией песенного спектакля. Все это говорит и о тончайшей чуткости, и о постоянной устремленности Бернеса в завтрашний день.

Он ценил глубоко национальное искусство любимой им Югославии (и народ Сербии отвечал ему горячей любовью). Он был не просто потрясен трагедией города Крагуе́вац, но и незамедлительно стал «отцом» песни, посвященной расстрелянным югославским детям-заложникам.

В этой книге много веселых и увлекательных эпизодов, особенно связанных с воспоминаниями о молодом Бернесе (Е. Шатровой, А. Каплера, А. Кричевского).

Многие неизвестные ранее, бесценные штрихи биографии мастера открывают нам предысторию его творческого пути. Бернес был очень скуп на рассказы о своем раннем детстве. Но мы надеемся, что впервые приведенные факты положат все-таки конец разного рода сочинениям и преувеличениям, которые держатся на дешевой занимательности и «советских трафаретах».

А сколько неожиданных и важных «мелочей» для понимания развития незаурядной личности Бернеса дают нам собранные вместе иные, внешне непритязательные тексты и фотографии! Много раз, с особым благоговением называет вчерашний провинциальный подросток имя своего учителя по сцене Николая Мариусовича Радина — мужа Е. М. Шатровой. Мало того что этот забытый артист был носителем высокой общей культуры и внуком знаменитого балетмейстера Мариуса Петипа. Стоит вглядеться в фотографию Радина, с которой Бернес никогда не расставался! В этом внешнем облике, костюме, спокойной позе видится навсегда усвоенный Бернесом эталон «Человека Сцены», принявшего ношу традиций Русского драматического театра. Отсюда — не только подмечаемое многими щепетильное отношение Бернеса к своему костюму, которое было не от пустого щегольства, но и этический максимализм в его работе актера — даже в самых «незаметных» эпизодических ролях. Первая же из таких ролей в фильме «Человек с ружьем», буквально «из ничего» вылепленная им, принесла ему всенародную известность, орден «Знак Почета» и убедила в том, что в искусстве мелочей не бывает.