Витус Беринг - Камчатские экспедиции Страница 2

Пленный шведский офицер Страленберг прожил 13 лет в Тобольске и собирал там сведения отовсюду. Часть данных на его карте принадлежит не ему, но ученому-натуралисту Мессершмидту, посланному в 1717 г. в Сибирь Петром Великим.

Сохранились известия, что при Петре и местной властью собирались сведения о северо-восточных странах Сибири и местах, лежащих за Сибирью. Так, в 1710 г. взята сказка [зпаись] о поездках Т. Стадухина на восток от Колымска; она сохранялась в делах Якутской воеводской канцелярии и впервые опубликована в 1742 г.

В 1718 г. собирал сведения в Анадыре от чукчей отправленный туда губернатором князем Гагариным подьячий (в капитанском ранге) П. Татаринов. Татаринов указывал на нахождение против Чукотского мыса большого острова, земли с большими реками, лесами, густонаселенной, богатой соболями. Наряду с этим Татаринов сообщает и о нахождении там хвостатых людей и людей с птичьими ногами…

И все же донесением Татаринова, как увидим, пользовался Беринг, как пользовался он и его спутники и всеми другими показаниями, собранными в Сибири. На основании их Беринг в 1725 г. писал из Енисейска в Адмиралтейств-коллегию: «Великим коштом крепко станет экспедиция: Сафонов и Шестаков ведают, каков тракт; а ежели б определено было идти с устья Колымы до Анадыря, где всемерно пройти возможность надеюсь, о чем новые азийские карты свидетельствуют и жители сказывают, что преж сего сим путем хаживали, то могло бы быть исполнено желаемое с меньшим коштом…» По-видимому, его предложение не встретило сочувствия в Петербурге.

Таким образом, несомненно, поездка Дежнёва или аналогичные ей поездки других на местах не были забыты. Предание о них было живо в это время в Сибири и сыграло свою большую – психологическую – роль в путешествии Беринга.

Но имя Дежнёва здесь нигде не названо. Его впервые открыл академик Миллер, бывший в Сибири в связи со второй экспедицией Беринга. В 1736 г. им была найдена часть донесений Дежнёва в Якутском архиве и опубликована – сперва в 1742 г. и более подробно только в 1758 г. в изданиях Петербургской академии наук, через 104 года после путешествия Дежнёва. Значение этого путешествия долго не признавалось современниками Миллера.

Гмелин, говоря о его поездке, не называет в 1752 г. даже имени Дежнёва и пишет о поездке так: «Ës sind sogs Spuren vorhanden, dass ein Keri mit einem Schifflein, das nicht vis grosser als ein, Schifferkahn gewesen, von Kolyma der Tschuketschoi nc vorbei und bis nach Kaintschatka gekommen ist»[4].

Значение путешествия Дежнёва в XVIII в. правильно оценили только Миллер и Ломоносов. Кун, выдвинувший работы Беринга, совершенно не упоминал о Дежнёве. Его офицеры сомневались в существовании этого казака и его поездки. И в XIX в. значение плавания Дежнёва долго не признавалось, и лишь в 1890 г., через 252 года после этой поездки, были напечатаны Оглоблиным документы, несомненно подтверждающие поездку Дежнёва.

Семен Иванович Дежнёв, по-видимому, родом из Великого Устюга[5], является одним из тех энергичных, предприимчивых людей, которые – с небольшими средствами и в исключительно суровой обстановке – захватили и связали с Московским царством Сибирь. Вся его жизнь полна лишений, борьбы с природой и инородцами. Он был одновременно служилый человек и промышленник – занимался торговлей.

Прежде чем он попал в Нижнеколымск, он служил в Тобольске, Енисейске, Якутске. Уже в 1639 г. он был «приказным», «начальным человеком», т. е. не был простым, рядовым казаком […] Мотивами его поведения являлись нажива, сознание государственного служения и любовь к свободной, вольной жизни вне рамок цивилизованного, стесняющего личную свободу государства.

В этой борьбе вырабатывались крупные люди и сильные характеры. Здесь создавалось то коллективное знание, которое в благоприятный момент может оказать влияние на научную мысль. Ибо в суровой борьбе с природой и людьми изощрялась наблюдательность этих людей и подымалось в их душе глубокое чувство природы.

Сам Дежнёв совершенно не понимал значения своего открытия. Едва ли он имел какое-нибудь понятие об Америке, как не имели о ней представления в большинстве московские воеводы, дьяки, не говоря уж о более мелких чиновниках старого русского царства, с которыми ему приходилось сталкиваться. В своих челобитьях, через 15–20 лет после своего путешествия, Дежнёв почти не упоминает об открытом им морском пути.

В московской службе были признаны его заслуги – открытие и завоевание богатой моржовой костью Анадырки. Но уже в 1650 г., через год после морского прихода Дежнёва, был открыт относительно удобный сухопутный путь московскими служилыми людьми, сперва С. Моторою, потом Т. Стадухиным, который сперва пытался пойти путем Дежнёва, был его врагом, приписывал себе открытие «Большого Носа» – оконечности Азии.

Стадухин оставил по себе имя открытием Колымы. Этот сухопутный путь – волоком – исследовался сибирскими воеводами, и в этих исследованиях участие принимал сам Дежнёв.

Морской путь Дежнёва был забыт и оставлен, и едва ли можно счесть это практической ошибкой. Этот путь был опасен. Дежнёв прошел Берингов пролив благодаря исключительно благоприятным [ледовым] условиям лета 1648 г.: море было свободно от льда!

Дежнёв не являлся инициатором предприятия и не стоял одиноко в своих стремлениях. С 1638 г., когда енисейский казачий десятник Е. Буза открыл Яну, русские неуклонно продвигались вдоль берега все дальше на восток[6]. Уже в 1641 г. Дежнёв был на Яне, а в 1642 г. по Индигирке выплыл в Студеное море.

В 1646 г. мезенец И. Игнатьев с компанией пытался пройти в Анадырь; ему не удалось проникнуть далеко, и он вернулся назад (с Чаунской губы). Однако он привез ценную моржовую кость и указания на ее нахождение дальше, у Анадыря. Уже в следующем, 1647 г., в июне, Ф. Алексеев[7], приказчик московского гостя [купца] А. Усова, снаряжает экспедицию в Нижнеколымск, и к ней в качестве правительственного надсмотрщика был откомандирован «служилый человек» С. Дежнёв.

Экспедиция была неудачна, вернулась назад, и в следующем, 1648 г. она отправилась вновь, причем материально в ней участвовал не только гость Усов, но и Дежнёв. Они вышли в июне 1648 г., на 6 кочах. Кочи, обычный в то время сибирский тип морских судов, вероятно, перешли сюда из Беломорского побережья.

Это были нередко плохо построенные плоскодонные, с одной палубой, суда (они достигали 12 сажен длины). Они все были построены из дерева; даже гвозди были деревянные. Ближе знавший их – в середине XVIII в. – академик Фишер пишет о них: «Европеец едва отважился бы идти на таких худых судах по морю, с которого никогда лед не сходит. Между тем архангелогородцы в прежние времена не знали ни о каких других морских судах и ходили на них в Мезень, в Пустозеро, да и на Новую Землю».