А.М. - СОЛНЦЕ СЛЕПЫХ Страница 2

Старая добрая песня. Петь бы ее всю жизнь.

4

— Какая хорошая собака. Из нее можно сделать вкусный шашлык, как думаешь шурави? – Хункар улыбается, тонкие губы обнажают желтизну прокуренных зубов.

— Тебе что, есть нечего? – Я заканчиваю бриться и вытираю лезвие о большое махровое полотенце.

— Туберкулез, шурави, лечится только собакой! Мясо собаки это полезное мясо! Все медики рекомендуют! – Хункар прищуривает глаз, отчего вокруг щеки собираются морщинки. Смеется.

— У тебя туберкулез? А, Хункар?

— Нет, шурави, что ты? Какой такой туберкулез? Я просто говорю, что собака... — Хункар гладит желтую дворняжку за ухом: та урчит от удовольствия, помахивая хвостом. На левом боку сквозь стриженую шерсть выделяется маленький шрам, следы укусов афганских мух. – Собака это друг человека. Никогда собаку не кушал? Нехорошо... В жизни надо все попробовать!

— Хункар, есть магнитофон? – Кидаю полотенце на железную пружинную кровать. Подхожу к собаке.

— Сейчас вниз спущусь, стоял там. Только он вроде плохо работает.

— Жучка, иди сюда! – беру собаку за ошейник и притягиваю к себе. Смотрю в ее глаза. Карие глаза с большой черной точкой в центре. – Хорошая собака, хорошая... Да, Жучка?

— Шурави, ее Шмайла зовут. – Хункар выходит из комнаты.

За ним в комнату врывается ветер сквозь деревянные палочки занавесок. Холодный и приятный. Пробегает по ногам и прячется в щели пола.

5

Джамал любит собирать бутылки. Это лучше и выгоднее, чем просить бакшиш у иностранцев в Шахри-ноу. Выручка больше: можно купить несколько пресных лепешек и хорошо поесть. Лепешка складывается вдвое, внутрь он кладет салат. Главное, чтобы салат был острым. Тогда получается сытнее.

Лицо Джамала покрыто пылью, припухлые губы обветрены и весь он похож на маленького чертенка. Синие глаза быстро стреляют по свалке от одного предмета к другому. Эти глаза замечают все блестящее. Недалеко лежит полуразложившийся труп коровы. Кожа на ней серая и натянутая. Большие черные глаза похожи на стекло. Солнце отражается в ее мертвых глазах. Рой черных афганских мух кружит над тем местом, где лежит мертвая корова. На ее боку копошатся тонкие белые черви.

Джамал быстро перебегает на другую сторону – очередная бутылка. Тонкими пальцами бережно кладет ее в холщовый мешок. Зеленая бутылка, так и сверкает на солнце. Джамал широко улыбается, он собрал много бутылок. Значит, сегодня хорошо поест. Может быть даже, купит себе две тандырные самсы.

Большая афганская муха садится на глаз коровы. Ее тонкий черный хоботок пробует вкус гнилого мяса. Скоро она отложит личинки.

6

Хункар приносит старый советский магнитофон. На серебряной пластинке тусклыми черными буквами написано: Электроника 302-1. Ставлю кассету. Тихий приглушенный шум дождя, хрип пленки и голос начинает петь. Поет и разносится по пустой гостинице. Быстро и стремительно. Я стою у окна и смотрю на улицу. В окно бьется ветка цветущего урюка. На улице проезжают желтые такси. Таджики в длинных халатах идут мимо. Какой то мальчишка, проезжает на велосипеде. Когда-то, давным-давно, у меня тоже был велосипед.

— Кто поет? – Хункар садится на кровать. Кровать скрипит от его веса.

Он принес горячие манты и ставит их на табуретку. – Вот, уксус взял.

Сейчас покушаем и поедем.

— Это Эдит Пиаф. Французская певица.

— Из дома взял?

— Нет. У Стивена. У солдата. Хороший парень. В Париже тоже полно террористов, ты знаешь об этом? – Отхожу от окна, задергивая занавеску.

— А я не террорист, мне все равно. – Хункар обильно поливает манты уксусом. – Садись кушать, остынут.

— Водки?

— Давай.

Открываю бутылку. Пьем водку. Спирт разносит по телу тепло. Манты сочные и вкусные. Жир стекает у Хункара по подбородку. Собака Шмайла сидит рядом и облизывается. Кидаю ей на пол манту. Ветка абрикоса напомнила мне мою любовь в Ташкенте. Тогда тоже была весна. Я смотрел на балкон, не в силах оторвать взгляда. Эти руки, эти губы... Этот голос...

Эдит Пиаф поет о любви и о Париже.

7

...А когда море спокойно, как зеркало, и в камнях нет белого кружева прибоя, Пепе, сидя где-нибудь на камне, смотрит острыми глазами в прозрачную воду: там, среди рыжеватых водорослей, плавно ходят рыбы, быстро мелькают креветки, боком ползет краб. И в тишине, над голубою водой, тихонько течет звонкий, задумчивый голос мальчика: «О море... море...»

Джамал сворачивает книжку в трубочку и сует себе за пазуху, во внутренний карман. Мальчик на картинке чем-то похож на Джамала. Такой же гордый и тонкий. С таким же выражением лица.

Джамал любит большие яблоки. Он их кусает с хрустом. Может съесть много яблок. Однажды он поспорил с Муслимом, что съест ведро яблок. Он съел много яблок, но спор не выиграл. На дне осталось штук восемь.

Осенью проще, можно убежать на юг. А на юге полосатые арбузы и оранжевые медовые дыни. На юге тепло, которого так не хватает Джамалу в Кабуле. На юге можно найти работу.

А еще Джамал мечтает. Он мечтает о том, что дедушка не умер, а сидит на крыльце и жует насвай, сплевывая назад через плечо. Что его мама, которую он не помнит, но чувствует ее взгляд на себе постоянно, стоит рядом с кувшином молока и улыбается дедушке. У мамы тоже синие глаза и рыжие волосы. Она почему-то высокая и худенькая.

Джамал умеет мечтать.

Если бы руки были крыльями, мечтает Джамал, то он бы улетел далеко-далеко. И иногда ему кажется, как он летит над холмами. Внизу пустыня и горы. Он летит, и солнце слепит ему глаза. Он летит долго, а потом вдруг начинает падать вниз. И не может понять, что случилось. И сердце вылетает из груди. И оно разбивается в Мазари-Шарифе.

Джамал просыпается. По его лицу бегут слезы. Он долго смотрит в потолок, боясь пошевелиться. Ему кажется, что он разбился.

Ему всего десять лет. Он никогда не видел моря.

8

Джип прыгает по кочкам, сзади облако рыжей пыли. По бокам пустые равнины песка и пыли. Погонщики верблюдов, в чалмах с хохолком вверх и длинных рубашках, словно белые тени проносятся мимо. Черные злые лица. Рубашки бледно-зеленого цвета. Серые штаны и пыль сапог.

— Заедем на базар. Посмотришь, что почем. – Хункар лихо выворачивает руль, отчего машина подпрыгивает на камнях. – Купишь сувенир какой-нибудь.

— Как обстоит дело с пуштунами? – я показываю пальцем на проходящих мимо погонщиков верблюдов.

— А кто его знает, как обстоит. Это не пуштуны. Это хазарейцы. Раньше талибы диктовали свои понятия, сейчас талибов нет, Карзай дешевые дела разводит. Политика, шурави, такое дело. Сам шайтан не разберет!