Александр Сысоев - Мятеж Страница 2

Когда мы открыли дверь в комнату, где в центре на столе стоял гроб с покойной, мой брат как старший и уже понимавший что такое смерть, насупился от слез и убежал на кухню. А я влез на стоящий у стола табурет и вблизи стал разглядывать бабулю, и трогать её руками.

Кругом молча стояли взрослые, тихо переговариваясь, что подчеркивало необычность происходящего события. Мать запретила мне трогать гроб руками, вполголоса пояснив, что этого делать нельзя.

Когда её выносили на улицу и народ двинулся на кладбище, то я тоже выразил согласие идти её хоронить. Меня на руках в самом конце процессии несла тётя Тося, знакомая моей матери. От непрекращающегося дождя и печального вида людей мне вдруг стало грустно и я заплакал. Тёте Тосе я сказал, что замёрз и идти дальше не хочу и мы вернулись домой.

Потом каждый год на Пасху мы всей семьей ездили на кладбище, где приводили в порядок могилу бабы Фроси. Отец с матерью красили ограду, сажали цветы, а мы с братом помогали им. Перед уходом мать на могильной плите рассыпала пшено, клала конфеты и крашеные яйца. А отец поминал бабу Фросю стопкой водки. После того как выпивал сам, — начинал в шутку искать где на могильном холме находиться голова покойной и на то место лил из бутылки водку как бы в воспоминание о своей прошлой жизни с матерью.

Рядом с нашим кладбищем у его входа стояла небольшая выстроенная из красного кирпича церковь. Она находилась за плотным деревянным забором на территории фруктового сада. Откуда все время раздавался лай собаки, на проходящих мимо людей. Храм был, очевидно, в своё время разграблен и не работал. По периметру его окружали деревянные почерневшие от времени леса. Но строительные работы в нём никакие не велись, по крайней мере до 1985 года. То был первый в моей жизни храм, на который я осознанно обратил своё внимание. Как я узнал много лет спустя построен он был в честь иконы Спаса Нерукотворного.

Всегда эти полуразрушенные церквушки притягивали меня своей загадочностью. В них была некая тайна ещё не понятная уму, но чувственно соприкасающаяся с моей внутренней сакральной жизнью, до времени скрытой под спудом реальности атеистической жизни.

Покрестила меня бабка со стороны матери с молчаливого согласия отца коммуниста в возрасте примерно одного года. Моим крестным стал старший брат Фёдор, который и носил меня во время обряда на руках. Самое интересное, что это событие, несмотря на мой малый возраст, до сих пор осталось в моей памяти. Это случилось из-за страха, который произвели на меня большие бородатые дядьки с крестами на одеждах, нарисованные на потолках и стенах церкви.

Отец тоже долго не прожил, пережив свою мать всего на пять лет. Предчувствуя свою скорую преждевременную кончину, он иногда говорил об этом матери, а та только отнекивалась, не воспринимая его слов всерьёз. Вероятно из-за этого своего предчувствия отец очень дотошно занимался нашим с братом воспитанием. Навыки, которые он привил мне с малых лет стали доминирующими чертами моего характера.

Сам будучи фронтовиком отец не терпел разгильдяйства и проявлений человеческой слабости. Дисциплина, порядок, уважение к старшим были краеугольными камнями нашего воспитания. За доносительство на брата попадало самому доносчику. За непослушание и провинности наказывал нас ремнём или ставил в угол, но и его строгого голоса хватало, чтобы от обиды начинали течь слёзы. Во время экзекуции не разрешалось ни кричать, ни даже всхлипывать, — мужик должен терпеть боль молча и не показывать своих страданий окружающим. Сделал дело, — гуляй смело, — гулять на улицу только после выполнения домашней работы. Дают бери, бьют беги, — поговорка от гордости и заносчивости.

Четверка считалась плохой отметкой в моём дневнике и была поводом для дополнительных занятий. Вместо нескольких предложений по письму, задаваемых в качестве домашней работы, я под его диктовку исписывал по пол-тетради, чем приводил в изумление свою учительницу, которая без раздумий выводила мне отлично.

В шахматы отец научил меня играть с трёх лет, и потом я становился чемпионом по этой игре в пионерских лагерях и в лесных школах, где обучался до 7 класса. Считать до бесконечности научился ещё в детском саду. Помню воспитательница в свободное до обеда время в качестве организационного мероприятия рассаживала кружком нашу детскую группу, а меня просила вслух считать перед всеми.

Учителя и воспитатели меня всегда выделяли из общей массы детей, — либо ставя всем в пример, либо как последнего хулигана, — в зависимости от того как я себя вёл. Но специально выделяться и верховодить среди сверстников я не любил.

Однако мой отец вовсе не был монстром без человеческих чувств и слабостей. На добровольных началах в свободное от работы время он играл на трубе в заводском духовом оркестре. В шестидесятые годы население ещё не имело ни магнитофонов, ни других увеселительных изобретений цивилизации. Люди развлекались в соответствии с возможностями своего времени и ни один митинг, праздник или похороны не обходились без услуг их оркестра.

В его составе играли в основном ровесники моего отца и многие из них так же как и он были фронтовиками. Иногда он меня брал с собой на концертное мероприятие. По его окончании, как водится в таких случаях, они скидывались деньгами и покупали спиртное.

Но пьяного отца я не любил. На этой почве у него с матерью происходили скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства. Она вынуждена была убегать к соседям или обращаться за помощью к дружинникам. Сидя на кровати я наблюдал как мой отец молча надевает ботинки, а его стоя в комнате ожидают огромные дядьки с красными повязками на рукавах. Отрицательный пример пьянства действовал на меня и я решил, что когда вырасту, — ни за что пить не буду.

Однако своего отца мне было жалко.

Наблюдая подобные сцены с ранней молодости я подметил, что у советской власти было женское лицо. На общественном уровне женщины везде командовали и такое их противоестественное поведение поддерживалось верховной властью. Мужик, если он не был, руководителем, — должен был быть всего лишь покорным и смиренным работягой. Именно из-за этого часто неосознанного чувства неполноценности в мужской среде процветало бытовое пьянство.

Я хочу особо подчеркнуть, что у нас была обыкновенная советская атеистическая семья. Ни религиозных обрядов, ни бесед о религии у нас никто никогда не вёл. Отец был коммунистом, воевал на фронте и любил читать книги о войне. А мы с братом воспитывались на фильмах типа: «Неуловимые мстители», «Армия трясогузки» и прочем кино о войне и революции, которые в основном показывались в то время в кинотеатрах и по телевизору. Фильмы, кстати были несомненно талантливее и реалистичнее современной голливудской галиматьи, где ничего кроме огромных затраченных денег и шизофрении её авторов нет. Фильмы советской эпохи воспитывали в нас горячий патриотизм. В детстве я очень гордился, что живу в самой большой стране мира СССР и искренне считал, что все государства, окружающие нас, наши враги, среди которых враг номер один это США, с которыми хоть сейчас был готов идти воевать. И любимой игрой нашего детства была игра в войну.