Моисей Лесман - Тайна трех архивов Страница 2

На одной из страниц был набросок неизвестного мне стихотворения, рядом план дороги к Большой пирамиде, дальше меню обеда и т. д.

Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять: в моих руках никогда никем не виденный дневник путешествия Гумилева по Египту.

Я был потрясен и, вероятно, не смог скрыть этого, а моя гостья, ничем не проявляя своего торжества, ледяным голосом спросила: «А это тоже напечатано?».

Прошли минута-две, прежде чем я, несколько овладев собой, задал ей вопрос: «Как вы цените листок с напечатанным (подчеркнул я) стихотворением?». — «Четыреста рублей», — не раздумывая, ответила владелица портфеля.

Здесь я должен сделать маленькое отступление. Все, о чем я здесь рассказываю, происходило после войны, году в 1948–1949, в период, когда ленинградский книжный рынок был завален ценнейшими книгами и рукописями. За несколько дней до описываемой мной встречи в одном из книжных магазинов продавалась письмо-открытка А. Блока, адресованная В. Зоргенфрею. Цена ее была сорок рублей. Я вынужден был отказаться от покупки — дорого.

Сейчас, в наши дни, дни «книжного бума», мы не можем представить себе, что письмо А. Блока оценивалось в 40 р. (а ведь в переводе на сегодняшние деньги эти 40 р. равны примерно четырем (!) рублям). Но тогда и по этим низким ценам собиратели далеко не всегда могли купить ценную книгу или рукопись, приходилось выбирать: потратить ли на письмо Блока 40 р. или на картину Петрова-Водкина 100 р. (небольшие его работы стоили от 10 до 25 р.). Поэтому оценка стихотворения Гумилева (400 р.) казалась, разумеется, дикой.

Я понял, что путь к этим кладам мне закрыт, о чем я откровенно сообщил моей гостье, объяснив причины моего отказа. То, что я не торгуюсь и откровенно признаюсь в своей неплатежеспособности, по-видимому, ей понравилось.

«Как вы посоветуете мне действовать?» — спросила она.

И дальше привожу наш диалог, важность которого станет вам ясной из моего рассказа позже.

«Почему бы вам не обратиться в библиотеки или архивы?»

Моя собеседница вздрогнула как бы от испуга: «Исключается…».

«Тогда предложите ваши материалы книжным магазинам, частные лица ничего не купят, а букинисты — это последнее, о чем я могу вам напомнить».

«Куда бы вы меня направили?» — «Попробуйте обратиться в магазины Москвы». — «Там цены ниже ленинградских», — решительно заявила моя гостья. «Ну что же, из ленинградских в первую очередь назову вам Книжную лавку писателей». — «Нет, нет! Туда я не пойду».

И после паузы: «А к кому из опытных букинистов вы посоветуете мне обратиться?» — «Выше других обычно оценивает книги Павел Федорович Пашнов, зайдите к нему…». Я дал ей адрес магазина.

Одевшись, она сдержанно поблагодарила меня и ушла. Я же вернулся в комнату и, уже сбросив с себя маску равнодушия, стал бегать по комнате, пытаясь проанализировать все происшедшее за последние сорок минут.

Я не буду утомлять вас ходом своих рассуждений, а сообщу вам, к каким выводам я пришел.

Нежелание назвать свое имя не только неприлично, но и явно свидетельствует о боязни разоблачения.

Ее испуг при одном упоминании Книжной лавки писателей — не боязнь ли быть разоблаченной кем-либо из писателей?

К обладанию рукописями нынешняя их владелица пришла темными путями. Возможно, материалы эти похищены из какого-либо госхранилища. Не потому ли она отказывается иметь с ними дело?

Разумеется, я не отойду в сторону и по мере сил постараюсь разобраться в этой странной истории.

Первым делом обращусь к человеку, который послал ко мне эту таинственную особу.

Звоню к нему. Леонид Иванович дома. Рассказываю о моей гостье, о невозможности приобрести рукописи и наконец прямо задаю ему вопрос: «Кто она? Имя, фамилия?».

И неожиданный ответ: Рокк, направляя свою знакомую ко мне, дал слово не раскрывать ее имени. Все мои попытки переубедить его ни к чему не привели, — он своего слова не нарушит.

Звоню к Пашнову: «Павел Федорович! Не заходила ли к вам некая особа с рукописями Гумилева?» — «Как же, как же, только что ушла…» — «Вы что-нибудь купили у нее?» — «Что вы, она сумасшедшая! Такие заломила цены! Я взял у нее один рукописный листок на комиссию, но предупредил ее, что 400 р., которые она за него хочет получить, никто не даст». — «Как ее фамилия?» — «Понятия не имею». — «Но вы же ей выдали сохранную расписку, а копия осталась у вас?» — «Нет, себе копии я не оставил. Но когда она через неделю придет за рукописью и возвратит сохранную, я оставлю ее для вас, и вы узнаете фамилию владелицы».

Делать было нечего, оставалось ждать.

Забегая вперед, скажу, что владелица пришла за своим листком через неделю в назначенный день и, узнав, что он не продан, возвратила сохранную расписку, а получив рукопись, благополучно ушла. Пашнова в это время в магазине не было, а его заместительница, возвратив рукопись, со спокойной совестью уничтожила уже ненужную теперь сохранную.

Прямые пути для того, чтобы раскрыть имя владелицы рукописей, были наглухо закрыты, надо было искать другие. И прежде всего — ответить на вопрос, который встал передо мною сразу при встрече с гостьей: каково происхождение рукописей?

Пользуясь моими обширными знакомствами в библиотеках и госархивах, я попытался выяснить, не было ли в последние годы хищений творческих рукописей, писем и т. п., принадлежавших перу интересующих меня поэтов — Мандельштаму, Гумилеву, Ахматовой.

Ленинградские госхранилища ответили категорически: «Нет, не было!».

Получить ответ на мой вопрос в московских учреждениях оказалось труднее, но в конце концов ответ был тот же: нет, ничего подобного похищено не было.

Оставались еще частные собрания; но все они были мне известны, и ни одного собрания, которое включало бы одновременно три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова», — не было. Были собиратели Гумилева, Ахматовой (еще, кажется, никто не собирал Мандельштама), но три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова» — три имени вместе, как тема собрания мне известны не были.

Оставалось выяснить, почему моя гостья боялась Книжной лавки писателей. Прямого ответа на мой вопрос мне получить не удалось. Оставалось предположение, что сама она была как-то связана с писателями, — дочь? жена?..

Итак, первый раунд моих поисков кончился полным фиаско: я ничего не узнал и не видел возможности узнать что-либо в ближайшем будущем.

Оставалось надеяться на случай, следить, не будет ли предложен этот материал в госархивы или частным лицам, и, наконец, ни в коем случае не напоминать Рокку, ни в коем случае не обращаться к Рокку по поводу этих рукописей; я хранил тайную надежду, что Рокк, единственный человек, который знал владелицу рукописей, когда-нибудь, почему-нибудь сам откроет мне сезам и, взяв за ручку, подведет к кладам.