Евгения Васильева - Фабр Страница 2

А у него есть желания? Добыла бы синяя птица кучу книг. Но куда их девать? Пусть по одной; прочитаешь — она новую несет…

Лоточник проходит мимо палатки, в которой продают игральные карты; среди них и старинные, первых лет революции, когда валета заменил садовник, даму — жница, короля — лесоруб.

Его привлекают стены балаганов, сплошь обклеенные иллюстрациями из «Юности Поля и Виргинии». Сколько слез пролил он над этой книгой! Рядом лубок о ремеслах. Лист разбит на клетки, и в каждой фигурка: сеятель, аптекарь, художник, шляпных дел мастер, фокусник, точильщик, портной, колбасник, рыбак…

«Кем же я стану?» — думает продавец лимонов. Ни шляпник, ни колбасник, ни даже фокусник его не прельщают.

Дальше на литографиях скачут во весь опор драгуны с саблями наголо, идут гренадеры, подносят к пушкам запал канониры. Продавец скользит взглядом по картине «Ступени бытия человеческого».

— Эх, я и до второй не добрался!

Нет, если что разглядывать, так это «Все — дыбом», «Все — наоборот». Чего тут только не увидишь! В плуг впряжены два крестьянина, за ними с кнутом идет круторогий вол; сын учит отца азбуке; от ветряной мельницы, она свисает с облака острой крышей вниз, еле бредет, согнувшись под туго набитыми мешками, человек, его погоняет осел…

— Ну и выдумщики! — покатывается со смеху парнишка и с удивлением слышит разговор стариков горцев.

— Пожалуй, похоже, — хмуро ворчит один.

— У нас и не такое случается, — зло добавляет второй.

Продавец послушал бы их еще, но тут покупатель отрывает его и начинает перебирать лимоны. Наконец он уходит, и парень, сунув выручку в карман, снова смотрит во все глаза.

«Плот „Медузы“» — литография знаменитой картины Теодора Жерико, и рядом лубок, подробности трагедии, происшедшей еще до рождения продавца, в 1817 году. «Медуза» идет вдоль берегов Сенегала, на которых высятся стройные пальмы; фрегат сел на мель, и пассажиры спасаются, карабкаясь на плот; на плоту под палящим солнцем гибнут от жажды и голода спасшиеся; после 12 дней плавания, когда из 149 человек в живых осталось всего пятнадцать, несчастные видят вдали паруса брига «Аргус»; наконец, матросы с «Аргуса» подбирают полумертвых пленников океана.

Какой раз приходит сюда продавец, а все смотреть страшно!

Зато локомотив — это невиданное чудище — радует глаз. На картинке небо более синее, чем безоблачная лазурь Прованса; чистым серебром и золотом сверкают обручи, которыми окована огромная бочка на колесах; спереди на бочке пузатая труба, из нее валит черный дым, а снизу бьет пухлая струя белого, как вата, пара. С зеленых откосов на новинку глазеют господа в громадных цилиндрах и дамы с крохотными зонтиками…

Стендаль описал ярмарку как торжище, праздник и приключение. Он не сказал только, что она была для простого люда еще и открытой выставкой, общедоступной школой с несчетными наглядными пособиями. На каждом шагу прибывшего поджидали, отовсюду на него смотрели вещественные доказательства перемен, исподволь обновляющих жизнь страны. Они звенели в новых скобяных изделиях, блестели в лаке галантереи, шелестели в мануфактуре новых расцветок, в листах литографий — жили во всем, что производилось посленаполеоновской Францией как товар.

Не удивительно, что здесь, вдали от хозяйского глаза, юный лоточник был не столь увлечен продажей лимонов, сколько смотрел по сторонам, впитывая картины живописной географии и натурального краеведения. Это впечатление — на всю жизнь! Но, забыв о лимонах и покупателях, он разглядывал не одни лишь лубки, а и ос в фруктовом ряду; не один лишь разрисованный локомотив, а и заблудившуюся бабочку, которая опустилась на прогретый солнцем холст палатки и отдыхала, раскрывая и смыкая украшенные орнаментом крылья.

Напиши об этом Стендаль, мы без колебаний признали бы в подростке-оборвыше Жана-Анри Фабра. Того самого Фабра, который к концу своей долгой жизни стал наиболее известным на всех пяти континентах исследователем и знатоком мира насекомых, их поведения, инстинктов. Он же стал блестящим французским прозаиком, а также видным провансальским поэтом. «Мировым чемпионом самоучек» назовут его впоследствии американские журналисты; англичане объявят одним из самых выдающихся среди salf made man — людей, что сами себя создали.

Фабр написал множество увлекательных книг по разным отраслям знаний. А его «Сувенир энтомоложик». «Энтомологические воспоминания», рассказ о жизни и нравах насекомых, рассказ о природе и человеке. — составили эпоху в развитии науки и научно-художественной литературы.

«Энтомологическими воспоминаниями» восхищались биолог Чарлз Дарвин и поэт Эдмон Ростан, математик Анри Пуанкаре и родоначальник новой провансальской литературы Фредерик Мистраль, молодой французский публицист и политический деятель Эдуард Эррио и старейший русский географ и энтомолог П. П. Семенов-Тян-Шанский, Ромен Роллан и Иван Петрович Павлов. Отрывки из сочинений Фабра — миниатюрные, как и действующие в них существа, — печатались на обложках ученических тетрадок уже при жизни автора. В наше время кинофильмы, радио- и телевизионные передачи продолжают рассказывать новым поколениям о выдающемся естествоиспытателе, о жатве его жизни.

Все это, однако, много позже, а тогда, в июле 1837 года, четырнадцатилетний Фабр был только продавцом лимонов в Бокере. Впервые отправившись на подработки, он почти на месяц избавил родителей от заботы о себе и еще принес домой несколько франков.

Так начинались его университеты.

Люди из народа не имеют гербов и фамильных девизов; нет у них бархатных родословных книг и изображаемого на пергаменте генеалогического древа с могучим стволом и тщательно выписанной распластанной кроной. Отец, мать да разве еще дед с бабкой — вот о ком из предков они обычно знают. Более далекое прошлое рода теряется в неизвестности, слито со всем вокруг, уходит корнями в землю, на которой жили и трудились эти люди.

Фабр не составил исключения.

Сам он не указал точно ни дня, ни места своего рождения, лишь мельком упомянул о Руэргском плато в Провансе. Впоследствии биографы разыскали в церковной книге кантона Везен запись: «Года 1823, декабря 22 дня крещен Жан-Анри-Казимир Фабр, рожденный в Сен-Леоне, законный сын жителей той местности — Антуана Фабра и урожденной Виктории Сальг. Крестным отцом был Пьер Рикар, учитель. В подтверждение чего и подписался Фабр, викарий».

Видимо, фамилия Фабр не была в Сен-Леоне редкой. На провансальском языке, представляющем сплав французского, итальянского и испанского — трех производных единого латинского корня, слово «фабр» значит «кузнец».