Георгий Жженов - Прожитое Страница 20

Наконец показалась и знаменитая транзитка. Этап остановили на вытоптанном снегу перед вахтой. Над воротами вахты красовался выцветший кумачовый транспарант, в категорической форме предупреждавший, что путь в семью трудящихся — только через труд.

Рядом с вахтой находился административный корпус — несколько одинаковых двухэтажных строений, «оштукатуренных» глиной…

Дальше, через всю зону транзитки, тянулись бесконечные ряды низких одинаковых бараков с покатыми крышами, напоминавших совхозные теплицы и доверху занесенных снегом… Лишь дым из труб да расчищенные в снегу ходы в бараки говорили о присутствии в них самих «трудящихся»…

Вся территория транзитки была обнесена густым забором из колючей проволоки. Через каждые сто метров торчали в небо охранные вышки, «скворечники», оснащенные прожекторами и пулеметами… Отдельно от зоны, рядом с дорогой, маячила уродливая громадина транзитной бани… Всю нашу «сотню» в нее и загнали, предварительно пересчитав. В огромном, пустом и холодном помещении без окон, освещенном лишь несколькими тусклыми лампочками под потолком, заперли…

Когда глаза попривыкли к темноте, оказалось, что помещение не так уж и пусто, как показалось спервоначала: весь пол под ногами был сплошь завален полуметровым слоем в беспорядке брошенной одежды. Вперемешку друг с другом валялись видавшее виды заношенное тряпье и добротная, свежая, еще не знакомая с лагерной «вошебойкой» и прожаркой гражданская одежда. Меховые шубы, шинели, куртки, пальто, всевозможное белье и так далее.

Панорама распотрошенного, вывернутого наизнанку содержимого арестантских узлов на полу напоминала свежие могильные холмики на этом жутком кладбище человеческих судеб…

Наконец в стене, противоположной входу, резко отворилась маленькая дверь. На пороге возникли несколько дюжих придурков из «бытовиков» с лоснящимися сытыми мордами… этап притих.

— Раз-де-вайсь!.. — громко скомандовал один из придурков. Воры, уже однажды побывавшие в этом душечистилище, и кое-кто из «бытовиков», не дожидаясь повторной команды, послушно сбрасывали с себя одежду и голыми выстраивались у открытой двери…

— А вам, фашисты, что, отдельное приглашение нужно? Кому сказано раздеваться?

— Как раздеваться?! Совсем, что ли?..

— А ты что, в штанах в баню ходишь?

— Вещи-то куда девать?

— Все шмотки бросайте здесь.

— Как это бросайте… А если пропадут?

— Не пропадут — мы постережем! Ха-ха!..

Кто-то из образованных этапников некстати вспомнил конституцию:

— Это безобразие… Произвол! Вы не имеете права!

— Я покажу тебе право! — взвился придурок. — В Сандуны, что ли, приехал? Отдельный шкафчик тебе нужен? Забудь Сандуны лет на десять… Бросай, бросай белье, падло…

— Это чистое белье, — упирался этапник.

— Сказано, с собой ничего не брать! А ну, живей проходи. Чего в рот положил, сука? Деньги заключенному иметь при себе не положено! Бросай, тебе говорят!.. — Придурок бесцеремонно изымает изо рта заключенного деньги…

И все же каждый норовил выгадать для своих вещей и денег приметный уголок, схоронку, чтобы потом, после бани, легче было их там найти.

— Надо бы дежурного при вещах оставить, на всякий случай… — неуверенно произнес кто-то из военных.

— Не надо. Здесь все свои — мы постережем! — нагло смеялись придурки.

Они стояли по бокам открытой двери и пропускали в нее каждого, предварительно заставляя разжимать кулаки и открывать рот…

Все, слышанное ранее о магаданской транзитной бане, подтверждалось. Здесь окончательно завершалось превращение человека в животное, в бесправного беспомощного «робота»… Здесь он лишался не только личной одежды (последней вещественной связи с волей). В бане ему предстояло окончательно смыть с себя, похоронить все свое прошлое. Забыть, смириться с обстоятельствами и как бы родиться заново — безликим, послушным начальству колымским зеком…

В следующем помещении человек десять придурков в серых, грязных халатах оболванивали тупыми машинками головы и лобки этапников. Наспех стриженные, голые люди подходили к очередной двери, где каждому совали в руки по крошечному кусочку мыла…

Основным этапом в этом банном конвейере была сама баня. Здесь каждому из нас предстояло успеть смыть с себя накопившуюся за время трехмесячного пути из Ленинграда грязь… Молодым и здоровым это удавалось. Они ухитрялись, беря пример с блатных, вылить на себя по несколько шаек горячей воды за время мытья… Медлительные и больные довольствовались одной, и то… если успевали, — так как воду выключили вдруг, без всякого предупреждения.

Раздалась команда: «На выход!»…

Открылась очередная дверь, из которой каждому швыряли кальсоны, рубаху и гнали в следующее помещение…

Там ты получал стеганые ватные штаны и гимнастерку… В следующем проеме дверей награждали телогрейкой и кирзовыми рабочими ботинками с суконными портянками… О соответствии размера никто не беспокоился.

И наконец последними, завершающими конвейер одевания были бушлат, вигоневый шарфик, шапка-ушанка (солдатского образца). На этом банная процедура заканчивалась…

Едва обсохнув, придя в себя, зеки начали обживать гулаговские наряды, привыкать к ним… Обмениваться друг с другом, подыскивая подходящий для себя размер… Жизнь продолжалась.

Пути назад, к оставленным на полу личным вещам, не было. За какой-нибудь час дьявольский лабиринт пройденных дверей превратил всех в серую, безликую массу беспомощных колымских зеков… лишил имущества и памяти… памяти о доме, о близких… Сбереженные по-еле бесчисленных шмонов в этапных тюрьмах реликвии — дорогие сердцу каждого письма, фотографии детей, жен, матерей, близких — все исчезло… Пропало. Наиболее ценное окажется потом у начальства и на карточных столах блатных и придурков… Остальное будет выкинуто, безжалостно сожжено.

Бедный Борис Борисович! Только теперь он постиг весь трагикомизм происшедшего… В этом благородном человеке что-то навсегда надломилось… Что-то очень важное, помогающее человеку продолжать бороться за жизнь… Хотеть жить!

У выхода из бани нас ждали грузовые автомашины, уже готовые к погрузке этапа.

Вся наша «сотня» разместилась в четырех автомашинах: по двадцать пять человек в каждом кузове, плюс один конвойный — в отсеке кузова у кабины, в тулупе и с автоматом… Другой, с документами, — вместе с водителем в кабине.

Нашему этапу крупно повезло. Наслаждались мы колымским пейзажем недолго. Через пару часов всех нас сгрузили в хозяйстве Дукчанского леспромхоза, всего в сорока семи километрах от Магадана.