Олег Дивов - Оружие Возмездия Страница 20

– То есть вы, молодой человек, против перестройки?!

– Ничего подобного, товарищ майор. Просто я вам пытаюсь объяснить, что очень многие из моего поколения к ней не готовы. Нас учили жить и работать в совершенно других условиях. И я не могу предсказать, насколько успешно мы впишемся в новую реальность.

– М-да… Ну, счастливо! – сказал майор и исчез.

Тяглов сиял.

– Знаешь, кто это был? – спросил он. – Начальник особого отдела! У него машинист уволился, вот он и пришел на тебя поглядеть.

– И что теперь?..

– Все замечательно: останешься здесь. Ну ты представь – как может в контрразведке работать с бумажками такой страшный антисоветчик, который даже против перестройки?!

– Да я не против… Кстати, а вы?

– Я – за, – твердо заявил Тяглов. – Я политработник, мне положено быть за! И вообще, хуже, чем сейчас, уже некуда. Так что пускай будет перестройка, новое мышление и все такое прочее…

Теперь многие уверены, что «хуже некуда» это сейчас, а тогда было терпимо. Но такова человеческая психика: люди быстро забывают плохое. Я помню, как беспросветно жилось в восьмидесятые, и как мы надеялись на лучшее, радовались первым росткам свободы. Но это уже совсем другая история…

К весне я в штабе был уже свой. Перенес на ногах пневмонию (однажды пришел в себя, лежа лицом на клавишах – весь алфавит на физиономии), успел немного позаниматься вместе с батареей, обжился в Мулино лучше некуда. Помню, итоговые документы какой-то очередной проверки доверили печатать мне. Я возился с ними сутки без продыху, а потом вручил кипу листов начальству и отправился к чертежникам спать. У них стоял большущий светостол (такой фанерный ящик с подсветкой столешницы), внутри которого прятались два матраса и плоский масляный отопитель. Я, как всегда, был слегка простужен и во сне тихонько похрапывал.

– Это кто там? – удивился начопер, раскладывая на светостоле карту.

– Олег из политотдела. Спрятался от своих, они его совсем загнали.

– Пускай дрыхнет, – сказал подполковник. – В отличие от вас, лоботрясов, он действительно много работает.

А я все понять не мог, чего он вдруг засмеялся, когда мы с ним в туалете столкнулись.

Со временем я начал подумывать, что можно и тут остаться. Да, штаб – порядочный зверинец. Но зато кругом знакомые лица, а это в армии многое значит, если не всё. Как уверяла брошюра «Сержанты и старшины Воруженных Сил», недаром часто раздается в казармах и кубриках народная пословица:

Без коллективаИ жизнь не счастлива!

Очень жалею, что не прихватил с собой эту брошюру. Лучшее чтение в минуты жизни трудные, когда кажется, что ты полный идиот. Перелистнешь несколько страниц – и понимаешь: нет, парень, с тобой-то как раз все в порядке…

Весной перед штабом начала появляться каждый день пожарная машина. Поливала траву, чтобы та росла зеленее. Учебка готовилась сдавать выпускные экзамены. А меня вызвал замначПО.

Сначала мы просто говорили о том, о сем. Потом мне предложили, в очень мягкой и ненавязчивой форме, шпионить за Тягловым – собирать компромат. Потом спросили, тоже очень ласково, как продвигается работа над книгой про армию. Я ответил, что когда текст примет более-менее товарный вид, непременно дам товарищу подполковнику с ним ознакомиться. На том и расстались.

Стало ясно: надо привыкать к мысли об отправке в войска. Может, это и к лучшему. Пусть все идет как идет. В штабе мне уже нечему учиться. Я увидел здесь все, что мог.

– Мне будет скучно без тебя, – сказал Тяглов, – но я бы на твоем месте тоже ушел. Просидеть два года в штабе – это несерьезно. Ты должен узнать настоящую армию. Трудно придется. Но ты справишься.

Через несколько дней выяснилось, что оставить меня в учебке политотдел не может: армии остро не хватает сержантов. Это, кстати, была правда.

– В порядке нашей благодарности за работу можем предложить тебе выбор, – сказал начПО. – Два самых теплых округа – Одесский и Киевский. Куда хочешь?

– Киевский к дому ближе. – решил я.

В Мулино стало жарко и душно. Ветер гонял по плацу крупную пыль. Здесь, похоже, никогда не бывало терпимо, всегда через край.

– Значит, штабные козлы решили от тебя избавиться, – сказали сержанты из моей учебной батареи. – Перетрусили. Ладно, не падай духом. В войсках тоже люди служат. Ты, конечно, ни фига не обученный, но это ерунда. Все доучиваются на месте.

– Мужайся, – только и посоветовали знакомые из батареи управления.

У них там была легкая дедовщинка, и они представляли, как это должно выглядеть в суровом варианте.

– Ты слишком добрый для войск, – сказал Паша Гусев. – Хреново тебе придется.

– Обозлюсь, – пообещал я.

Надел парадную форму – и поехал служить дальше. У меня была слишком длинная для курсанта-выпускника шевелюра, самодельный широкий камуфлированный брючный ремень, модные электронные часы и наглая морда.

– Нас почти двадцать, – сказал я ребятам в поезде. – Если что, отобьемся. Главное – держаться вместе.

Как потом оказалось, ребята мне поверили.

А напрасно.

Бригада Большой Мощности знала эти штучки и пресекала их в зародыше.

ГЛАВА 9

Дальний берег Днепра терялся в жарком мареве.

– Надо будет смотаться туда, посмотреть, как там люди живут, – сказал я на перекуре.

– Доплывешь? – недоверчиво спросил Голиней.

– Я когда плаванием занимался, у меня любимая дистанция была километр брассом. А тут на глазок столько же.

– Даже не пробуй, – сказал Верчич. – Утонешь, а нас вздрючат. Вчера Тхя проверял лазерный дальномер, стрельнул по тому берегу, оказалось четыре километра.

– Ско-олько?..

– Эх, ты, Москва. Это ж Днепр!

– Однако… Верно сказано: редкая сволочь долетит до середины Днепра.

– Ты тоже редкая сволочь, но даже не пробуй, – повторил Верчич. – И вообще, Москва, поменьше залупайся. Тебе сказано было подстричься?..

– У меня нормальные волосы.

– Тебе не положено.

– Слушай, мне и так до хрена не положено.

– Москва, не выпендривайся. Сегодня ты обрастешь, завтра Кузнечик твой обрастет… Думаешь, если вы такие здоровые лбы вымахали, мы вас не уроем? Тебя просто не мудохали по-настоящему, так, чтобы кровью ссал. С тобой по-человечески обращаются, ты это ценить должен.

– Ни хрена себе по-человечески… Коля, в ББМ дышать нечем. Молодые на положении рабов. Из личных вещей одна зубная щетка, да и то не у всех. Боятся зайти в казарму – там ведь каждую секунду кого-то бьют… С чего ты взял, что я выпендриваюсь? Я круглые сутки молчу. У меня один вопрос: вам самим-то не противно? Не стыдно?