Лев Толстой против всех - Павел Валерьевич Басинский Страница 20

Софьей Андреевной (главным образом сыновья) поначалу пыталась протестовать, но они не стали оспаривать это завещание в суде. И, в общем-то, воля Толстого была выполнена. Почему уход Толстого был с этим связан? Потому что завещание это было подписано втайне, но Софья Андреевна была очень чуткой женщиной, и по каким-то движениям, которые происходили в Ясной Поляне, по регулярным появлениям Черткова она понимала, что у нее за спиной что-то происходит. И однажды она все-таки обнаружила маленький дневничок мужа, который он прятал от нее, где было указание, что такое завещание подписано. И уж тогда разразился грандиозный скандал!

Проблема была еще и в том, что Толстой не мог сказать жене правду, потому что в этом случае весь гнев пал бы на Александру. А солгать он тоже не мог. Такая вот удивительная вещь: в семье Толстых нельзя было говорить неправду в глаза. Так был воспитан Толстой, и так были воспитаны все его дети. Молчать можно было, а вот сказать неправду в глаза было нельзя категорически. И Толстой оказался в жуткой ситуации: он и правду сказать не мог (что подписал завещание), и молчать не мог, потому что Софья Андреевна постоянно спрашивала об этом. Поэтому в какой-то степени его уход был связан с тем, что он просто бежал от этого противоречия.

Хотя, конечно, одним семейным конфликтом объяснить его уход нельзя. У Ивана Бунина есть совершенно замечательное эссе, которое называется «Освобождение Толстого». Бунин в нем рассматривает уход Толстого как некий буддический акт. Действительно, в уходе Толстого, если посмотреть, есть что-то похожее на то, что происходило с молодым Буддой. Будда, который был князем и жил в богатстве, в роскоши, с прекрасной женой, вдруг однажды выходит за стены своего уютного замечательного мира и сталкивается с морем человеческих страданий. И тогда он понимает, что так жить нельзя, и уходит в этот мир, с тем чтобы победить эти страдания — с этим, собственно, и связана религия буддизма.

С Толстым отчасти происходит то же самое, только уже в преклонном возрасте. Он тоже живет в Ясной Поляне, тоже, условно говоря, окружен такой роскошью (хотя эта роскошь относительная). Но тем не менее рядом живут мужики под соломенными крышами, живут очень тяжело. И Толстой уходит из этого мира и умирает на железнодорожной станции Астапово.

Причем интересный момент: когда Толстой уходил из Ясной Поляны, толстовцы предполагали, что он поедет к ним. Но когда они едут с Маковицким на коляске, он говорит, что, мол, только не в толстовскую коммуну. И это тоже совпадает с тем, что происходит с Буддой в конце жизни: Будда отказывается умирать в буддийском монастыре (которые уже возникли по всей Индии) и умирает в уединенном месте, под деревом. Поэтому Бунин, который рассматривает уход Толстого как некий буддический акт, наверное, тоже в чем-то прав.

Когда Толстой оказывается в Астапове и уже действительно умирает, возникает новая ситуация, которая тоже показывает отношение Толстого к смерти. Перед тем как оказаться в Астапове, Толстой едет в православный монастырь, и не просто в православный монастырь, а в Оптину пустынь. Это один из самых сильных православных монастырей. В связи с этим поздние биографы Толстого пытались понять, с чем это связано. Может быть, это было связано с тем, что Толстой действительно хотел помириться с Церковью и выйти на какой-то другой этап религиозности? На самом деле это достаточно сомнительно. Дело в том, что Оптина пустынь для Толстого была в какой-то степени родным местом. Он бывал там довольно часто, ему нравилось это место, ему нравились старцы. Он был знаком еще со старцем Амвросием, беседовал с ним несколько раз. Наконец, в Оптиной пустыни была похоронена его тетушка Александра Ильинична Толстая (Остен-Сакен). Возможно, Толстой поехал в Оптину пустынь просто потому, что ему нравилось это место. Вообще, он любил монастыри и в течение жизни ездил в разные: в Киево-Печерскую лавру, в Троице-Сергиеву лавру, совершал такие паломничества. Я думаю, что Толстой просто искал какое-то уединенное место. Возможно, он хотел остановиться где-то возле Оптиной пустыни, рядом со старцами. Это не получилось. Он поехал в Шамордино. Шамордино — это женский монастырь рядом с Оптиной. В нем жила монахиней его сестра Мария Николаевна. И он хотел снять избу рядом с монастырем, в деревне, и там жить. Тоже не получилось. Толстой боялся, что приедет Софья Андреевна, приедут дети, и поехал дальше, в результате заболел, вынужден был сойти на станции Астапово и там, в домике начальника станции Озолина, и умер.

Последние дни фактического умирания Толстого удивительны в том плане, что это тоже была такая же проверка, как Крым. Поначалу, когда Толстой сошел в Астапове, у него было воспаление легких, он не думал еще, что умирает, он думал, что вылечится и поедет дальше. Но в какой-то момент он понимает, что дело близится к этому, и — удивительная вещь — диктует дочери свое определение Бога. Вот представьте себе: человек лежит на смертном одре, и что он делает? Он пытается дать формулу Бога. Формула Бога Толстого звучит так: «Бог есть неограниченное всё, которого человек является ограниченной частью»[31]. Там есть еще дальше продолжение объяснения этой формулировки, но суть он формулирует вот так. Все, кто видел Толстого в Астапове (а это довольно большое количество людей: это и Чертков, и дочь Татьяна, и дочь Саша; это некоторые толстовцы, которые туда приехали, это и несколько врачей, которые лечили Толстого), отмечали какую-то удивительную такую умиротворенность Толстого. Один врач, который приехал туда по вызову, подошел к Толстому, наклонился, и в этот момент Толстой вдруг обнял его и поцеловал. А когда он увидел весь синклит врачей, которые собрались вокруг него, он посмотрел на них и сказал: кто эти милые люди?

И еще очень важный момент в умирании Толстого, на который не обращали внимания его биографы, а он чрезвычайно важен. Считается, что последними словами Толстого перед смертью были такие слова: «Только одно прошу вас помнить: вокруг много людей, а вы смотрите на одного Льва»[32]. Действительно, Толстой произнес эти слова незадолго до смерти, и это слова потрясающие совершенно, потому что великий человек, человек, которого знает весь мир, напоминает людям о том, что он не главный на земле и что не надо всем концентрироваться только на нем, но не это были последние слова Толстого. Последние слова Толстого, как свидетельствует его врач Маковицкий, который присутствовал при этом, были: «Не надо морфину». У него заплетался уже язык, и