Альфред Штекли - Кампанелла Страница 20

Дионисий подробно рассказывал о своей жизни. Радостного было мало. Жестокая борьба за прибыльные церковные должности не оставила и его в стороне. Служители церкви мало чем отличаются от разбойников, когда, околотивши партии, рвутся к доходным должностям.

Так и прошли все эти годы: в бессмысленных распрях, в долгих тяжбах, в препирательствах с начальством. Чем он мог похвалиться? Способности к наукам, которые он проявлял, будучи студентом, казалось, заглохли. У него не было времени для серьезных занятий. Зато он отличался редким красноречием. Когда он с амвона произносил свои проповеди, церковь всегда была полна народу. Он делал с аудиторией что хотел и, как хороший актер, мог в нужный момент разрыдаться. Однажды, выступая с проповедью в женском монастыре, он привел монахинь в исступление, а потом еще притворно упал в обморок. Ему нечего повторять Кампанелле, что он всегда тяготился сутаной и не по собственной воле выбрал профессию. Да, его буйный характер доставляет ему много неприятностей. У него слишком часто чешутся руки, когда он видит ненавистные рожи ленивых, тучных монахов! Единственно, что радует его, так это любовь, с которой относятся к нему простые люди. Это, разумеется, происходит не только потому, что он не дерет с них три шкуры за справляемые требы. Он знает их нужды и, когда они обращаются к нему за помощью, никогда не отделывается утешениями. Он старается помочь беднякам, дает деньги, семена, одалживает волов.

И это все? Разве люди не могут ждать от Дионисия Понцио большего? Кампанелла не спускал с друга испытующего взгляда. Неужели Дионисий так и растратит свою бьющую через край энергию на драки с монахами-тунеядцами и на эффектные проповеди, заставляющие женщин впадать в истерику? Неужели он забыл о возвышенных мечтах юности? Правда, с тех пор пролетело целых двенадцать лет.

Дионисий помрачнел. В келье стало совсем тихо. Смеркалось. Томмазо пылко схватил его за руку: кому еще думать о родной Италии, как не ее сыновьям?!

Томмазо разбудил необычный шум: крики, выстрелы, стук лошадиных копыт. Потом все смолкло. Через некоторое время он услышал в коридоре Дионисия, говорившего вполголоса. Открыли соседнюю дверь. Он не успел еще заснуть, когда в ворота монастыря кто-то настойчиво забарабанил. Стук продолжался долго. Наконец на дворе появился Дионисий, поправлявший войлочный плащ, одетый прямо на белье. Кампанелла видел из окна, как, стоя в воротах, он разговаривал с испанцем офицером. Тот чего-то упорно требовал, Дионисий недоуменно разводил руками.

Утром, спускаясь завтракать, Кампанелла заметил в соседней келье, которая накануне была пуста, двух незнакомых людей. На столе лежали отстегнутые шпаги, у стены стояла пара аркебузов.

В трапезной только и говорили о ночном происшествии. Какие-то смельчаки, несмотря на охрану, украли с главной площади тела казненных фуорушити. Солдаты бросились за ними в погоню. Тогда от группы отделились два храбреца, чтобы задержать преследователей. Завязалась перестрелка. Пока испанцы дожидались подкреплений, удалось скрыться и этим двоим. Облава ничего не дала. Они словно в воду канули.

Дионисий, сидя на своем месте, как ни в чем не бывало продолжал есть.

На следующую ночь он спустился в конюшню, сам оседлал лошадей. Незнакомцы исчезли так же незаметно, как и появились.

Радостное волнение охватило Кампанеллу. Оказывается, приор монастыря Благовещенья интересовался не только жирными каплунами и красивыми прихожанками!

Они объяснились начистоту. Голос Дионисия дрожал от гнева. Положение в Калабрии с каждым годом становилось все напряженнее. Народ ненавидел иноземных поработителей. Испанцы искали поддержки среди крупных землевладельцев. Они смотрели сквозь пальцы на чинимые ими злоупотребления. Те сгоняли крестьян с земли, захватывали общинные выгоны. Крестьяне уходили в горы, объединялись в отряды, мстили помещикам, жгли усадьбы, нападали на гарнизоны. Вице-королю приходилось каждый год увеличивать численность расквартированных в Калабрии войск и снаряжать все новые и новые карательные экспедиции против партизан. Они стоили огромных средств. Новых налогов не хватало, чтобы задушить сопротивление народа. Изо дня в день росло число скрывающихся от властей. Многие из них тоже присоединялись к партизанам. В стране ни на минуту не прекращалась борьба с угнетателями. Некоторые из фуорушити прятались в монастырях. Случалось, что даже епископы, враждуя с испанцами из-за доходов, старались заручиться поддержкой партизан.

Кампанелла перебил Дионисия:

— Неужели все клирики, помогающие фуорушити, делают это лишь в надежде использовать их в корыстных целях?

— Я не епископ Милето, — вспыхнул Дионисий, — который кормит в своих монастырях многих фуорушити, чтобы всегда иметь наготове людей, согласных идти за него в огонь и воду! Я помогаю партизанам, потому что я итальянец!

Кампанелла посвятил Дионисия в свои планы. Как долго калабрийцы будут мириться с бедственным положением родины? Давно уже настала пора подняться на борьбу с иноземцами. Надо подготовить восстание и сбросить испанское иго. Дионисий не спорил. Да, об этом они мечтали еще в юности. Но сделало ли время их замыслы более реальными? Пусть им и удастся изгнать испанцев, а дальше что? На места испанских господ придут итальянские. Во дворце вице-короля обоснуется какой-нибудь герцог. Имеет ли смысл начинать борьбу, чтобы заменить одних угнетателей другими?

— Заменить? — Кампанелла сделал решительный жест. — Не заменить, а покончить с ними раз и навсегда! Надо провозгласить республику и установить совершенно новые порядки. Калабрия должна стать идеальным государством — республикой равноправных и свободных людей, живущих общиной!

Они проговорили всю ночь. Кампанелла рассказал Дионисию о Городе Солнца. Разве не стоит отдать все силы, чтобы создать государство, где все будет общим?! Могут ли быть у человека более высокие цели?

Дионисий загорелся.

— Ради этого стоит бороться! Он знает многих партизан. У него есть связи даже с теми, что действуют на юге, в районе Реджо.

Они долго взвешивали соотношение сил. Одних партизанских отрядов, разумеется, недостаточно, чтобы разбить испанские гарнизоны. Надо поднять крестьян и ремесленников, городскую бедноту. Надо объединить всех недовольных испанским владычеством и не пренебрегать ни одним вооруженным человеком, которого можно выставить против врагов. Не всех следует посвящать в конечную цель восстания: мысль об уничтожении собственности сразу отпугнет знатных калабрийцев, чьи отряды могут быть очень полезны в борьбе с испанцами. Но где еще взять союзников? Трезвые расчеты подтачивали восторженный энтузиазм. Ведь заговорщикам, как широко ни был бы организован заговор, придется столкнуться с силами всей Испанской монархии, охватывающей полсвета. Выгнать гарнизоны — это еще не значит добиться победы. На место каждого изгнанного солдата армада испанского короля легко доставит несколько других. И кто на море помешает ей? Не имея флота, очень трудно бороться с испанцами. На что рассчитывать? На фелюги рыбаков? Если бы можно было использовать помощь кого-нибудь из заклятых врагов Испании. Но как? Франция далеко, Нидерланды еще дальше. Отказаться от борьбы? Кампанелла ни за что не хотел смириться с мыслью, что все его сокровенные желания лишь беспочвенная фантазия, которую никогда не удастся осуществить.