Максим Чертанов - Конан Дойл Страница 20

Осенью 1878-го начинался новый учебный год, и Артуру надо было уезжать из Райтона, но тут его ждал не очень приятный сюрприз. Когда он обратился к доктору Эллиоту за жалованьем, тот отказал, сославшись на текст данного Артуром объявления: «Студент третьего курса, больше интересующийся опытом, чем оплатой, предлагает...» (По совести говоря, он в ту пору лишь перешел на третий курс.) В общем – сам виноват. Даже расходы на дорогу ему не возместили.

В следующем, 1879 году ему наконец повезло: когда, сдав зимнюю сессию, он опять разместил в газетах объявления, то скоро получил приглашение подработать помощником в Астоне – тогда Астон считался городом, теперь это район Бирмингема, – у доктора Хора, «доброго малого», по выражению Дойла. Это был солидный, известный врач с большой практикой, которую он «обслуживал на пяти лошадях, а каждый практикующий врач поймет, что до появления автомобиля это означало вызовы с утра до ночи». Конан Дойл называет сумму, которую зарабатывал доктор Хор: ну-ка, посмотрим, как жили приличные английские доктора. Его годовой заработок был около трех тысяч фунтов стерлингов – при пересчете выглядит весьма внушительно, не правда ли? Здесь же Конан Дойл сообщает и о том, сколько стоил (в среднем) в те годы вызов врача – три шиллинга шесть пенсов за визит. Можно, конечно, самостоятельно сделать расчет исходя из фунта и пенса, но, поскольку в те годы путаники-англичане не использовали в деньгах десятеричную систему (1 фунт – 20 шиллингов, 1 шиллинг – 12 пенсов, а были еще гинеи, фартинги, флорины), проще сразу сообщить, что тогдашний шиллинг примерно соответствует 120 рублям. С бедняков брали обычно один шиллинг, но и это влетало в копеечку. Пузырек с лекарством обходился еще в полтора шиллинга; а ведь пузырьков прописывалось немало, и покупали их больные, как правило, не в аптеке, а непосредственно у доктора. Вот так и набегали три тысячи фунтов годовых. Артур, надо полагать, мечтал, что будет когда-нибудь зарабатывать столько же. Мечта сбудется, да только кормить доктора Дойла станут не пациенты, а совсем другие люди, которых он силой воображения сотворит сам.

Работы ассистентам (Дойл был не единственным) находилось очень много, и она была трудна: иногда за вечер Артуру приходилось готовить до сотни различных лекарств. «В целом я делал мало ошибок, хотя случалось, я посылал баночки мази и коробочки пилюль с подробными инструкциями на крышке и пустые внутри». В обязанности помощника также вменялось самостоятельно ходить с визитами к выздоравливающим больным или, наоборот, к безнадежным: последнее было очень тяжело. Хотя основная клиентура доктора Хора к тому времени состояла из обеспеченных людей, это вовсе не значит, что он не лечил бедных, и Артуру довелось, ходя по визитам, познакомиться «с жизнью самого дна». А дно у Бирмингема было глубокое – это был индустриальный центр, заполненный металлургическими заводами. В «Письмах Старка Монро» он изображен как Мертон, центр угольной промышленности: «Как могут люди жить в таких местах – для меня просто непостижимо. Чем может жизнь вознаградить их за это изуродование лика природы? Ни лесов, ни лужаек, – дымные трубы, бурая вода, горы кокса и шлака, огромные колеса и водокачки».

В «Старке Монро» также описан рабочий день молодого доктора: «Мы завтракали около девяти утра, и тотчас затем начинали являться утренние пациенты... Хортон исследует лучших пациентов в кабинете, я осматриваю беднейших в приемной, а ирландец Мак Карти пишет рецепты. По клубным правилам пациент обязан приносить свою бутылочку и пробку. О бутылочке они помнят, но пробку обыкновенно забывают. „Платите пенни или затыкайте пальцем“, – говорит Мак Карти. Они уверены, что вся сила лекарства выдохнется, если бутылочка будет открыта, и потому затыкают ее пальцем как можно старательнее. Вообще, у них курьезные представления о медицине. Всего больше им хочется получить две бутылочки: одну с раствором лимонной кислоты, другую с углекислым натром. Когда смесь начинает шипеть, они уверены, что здесь-то и сидит настоящая врачебная наука. Эта работа, а также прививка оспы, перевязки, мелкая хирургия продолжаются до одиннадцати часов, когда мы собираемся в комнате Хортона, чтобы распределить между собой пациентов, которых нужно навестить. К двум часам мы возвращаемся домой, где нас дожидается обед».

Примерно та же работа, только обрамленная не завтраком и обедом, а соответственно обедом и чаем, продолжалась до пяти часов; затем она возобновлялась, чтобы прерваться, как мы уже догадываемся, ужином; а благодаря ночным вызовам нередко заканчивалась, когда пора было садиться завтракать. Однако благодаря неисчерпаемому дружелюбию доктора Хора-Хортона, который был «точно огонь в морозную ночь», и его милой жены, труд помощников был не в тягость, а в удовольствие, а Артур ощущал себя почти сыном в этой семье. «Да и живем мы как братья, наш разговор всегда веселая болтовня, пациенты тоже чувствуют себя как дома...» В Астоне доктор Дойл купил себе скрипку (некоторые источники сообщают, что банджо) на улице. Шерлок-стрит и вечерами упражнялся в игре на ней, но, кажется, скоро забросил это занятие. От потомков доктора Хора известно, что Артур Дойл много возился с детьми Хоров и то ли рассказывал, то ли даже писал для них увлекательные истории; они, к сожалению, не сохранились (Дойл будет поддерживать отношения с этой семьей до конца жизни). Работа у Хора не прошла для Артура бесследно и в научном отношении. Доктор Хор не был ограниченным практиком, он много писал в солидные медицинские журналы; его примеру последовал доктор Дойл: он довольно рискованно экспериментировал на себе с ядовитыми веществами и написал по результатам эксперимента статью «Ядовитые свойства дикого жасмина», которая была опубликована в сентябре 1879 года в «Британском медицинском журнале»; это была его первая серьезная статья, и он гордился ею, как потом ею будет гордиться Шерлок Холмс.

Очень многому доктор Дойл научился в Бирмингеме, и, что немаловажно, добрый доктор Хор ему за работу платил. Два фунта в месяц, не бог весть что даже по нашим меркам, но на большее студент-недоучка претендовать никак не мог. А поскольку из-за страшной занятости Артуру некогда и некуда было свою зарплату тратить (жил он в доме Хоров на всем готовом), то за полгода скопилась вполне пристойная сумма. Он был страшно признателен доктору Хору и его жене. Он наконец по-настоящему полюбил медицину. Но 1879 год стал для нашего героя счастливым и в другом отношении.

У викторианцев, как и вообще у людей XIX века, было принято беспрестанно обмениваться письмами. Артур не был исключением: где бы он ни находился, он все время писал матери, лондонским дядям и тетке, дедушке Мишелю Конану, знакомым девушкам и приятелям по университету. Один из его корреспондентов – Дойл его не называет, но можно предположить, что это был Чарлз Бадд, – заметил, что письма Артура получаются очень живыми и занимательными и он мог бы написать «что-нибудь на продажу». Для Артура это не было, конечно, откровением: Мишель Конан давно уже заметил в крестнике литературный дар и говорил ему об этом. Но в юности больше доверяешь словам приятелей, чем пожилых родственников – и, по утверждению самого Дойла, именно слова этого друга, «не склонного к лести», послужили толчком к тому, чтоб изменить свое решение и еще раз попытаться сочинить художественную прозу. Он осуществил это весной 1878-го, то есть, по всей видимости, уже в Бирмингеме – выкроил немного времени, сел и написал рассказ «Тайна долины Сэсасса» («The Mystery of Sasassa Valley»).