Вагаршак Тер-Ваганян - Хачатур Абовян Страница 20

Абовян с поразительной ясностью видел источник своих неудач, видел и понимал основную контраверзу, создававшую ему столько страданий, гарантировавшую ему сплошную цепь поражений. Одно из двух: или его мечты — тогда неудачи и страдания, или мир с окружающим его мраком — но ценой отказа от мечты о возрождении, о культуре, о светлом будущем. Мечтой жить нельзя — ясно видел Абовян.

А так как он вовсе не хотел отказаться от своей мечты, то решил вырваться из этой обстановки, искать более нейтральное окружение. Так были вызваны его поиски места вне Закавказья и внезапные перемены в личной жизни.

Пятнадцатого декабря 1838 года он просит синод освободить его от духовного звания, а через год в августе 1839 года женится на немке Эмилии Лоозе. Таким образом он демонстрирует свое твердое решение искать светских путей народного просвещения, свой отказ от монашества, а значит и от фантазий юношеских лет относительно новой конгрегации.

Я сказал уже, что последерптский период для Абовяна — период крушений его иллюзий, заблуждений и предубеждений, касающихся церкви, духовенства и всех «благодетелей» из чиновников, «доброжелательных» министров и сенаторов.

С этой точки зрения особый интерес представляет его неудача на педагогическом поприще, вернее было бы сказать на поприще государственной службы, где он питал еще какие-то надежды на возможность привлечь к своему делу внимание тех больших чиновников, которые по его наивному представлению пеклись о культурном возрождении «армянского народа».

Когда петербургские и московские крупные государственные деятели так внимательно способствовали образованию интересного дьячка, они все время имели в виду готовить в его лице своего рода миссионера русской культуры, пламенного и страстного певца русской славы. До тех пор и в той мере, в какой у них эта надежда была еще жива, Абовян пользовался неизменной благосклонностью и министров, и крупных чиновников. Но первый же опыт литературного выступления был совершенно достаточен, чтобы эта иллюзия рассеялась, чтобы крупные государственные люди почувствовали бессмысленность надежд, возлагаемых на Абовяна. Это столкновение в Петербурге произошло в 1839 году, когда Абовян на конкурс для занятия кафедры армянского языка в Казанском университете послал три своих работы.

Как тускнеют надежды

История организации кафедры армянского языка и всех мытарств Абовяна по этому поводу — наиболее позорные страницы и без того мрачной истории тех лет. Они довершают образ духовных невежд, придавая их озверелому облику еще один темный штрих.

Я позволю себе на этом узловом и наиболее документированном инциденте остановиться подробнее.

Не думайте, читатель, что погребенные в архивах Казанского университета материалы по этому интереснейшему делу, столь ярко отразившему столкновение различных социальных программ, столкновение классов, были разысканы кем-либо из трудолюбивых доцентов армянского университета.

Нет.

Документы, о которых я говорю, разысканы тов. М. Корбутом, историком Казанского университета. Несколько раз по ходу своих работ он обращался ко мне с различными вопросами о Назарянце, в беседе же он мне сообщил, что в архивах университета имеется ряд дел о Назарянце и о кафедре. Тогда же я попросил его попутно вести разыскания, не найдется ли в архиве материала, выясняющего историю неудач Абовяна. М. Корбут был так любознателен, что эту стороннюю для него работу выполнил.

И что же?

Оказалось, что в архивах Казанского университета мирно покоится целый ряд совершенно неизвестных армянским исследователям важнейших материалов. Узнав о возможности переписки Абовяна — он разыскал оригинал его письма.

Эти документы и позволяют нам восстановить несколько подробнее обстановку, при которой Абовян потерпел неудачу. Они же дают ответ на вопрос о том, как и когда сложилось у Абовяна убеждение в необходимости перехода литературы на народный армянский язык.

В 1838 году Абовян обратился к Френу с просьбой создать для него возможность более плодотворных занятий родной литературой. Академик Френ начал переговоры с попечителем Казанского университета Мусиным-Пушкиным о том, чтобы при университете создать кафедру армянского языка и пригласить Абовяна на должность профессора.

Попечитель согласился возбудить вопрос перед кем следует и стал разыскивать Абовяна через астраханскую армянскую духовную консисторию.

Об этом нам расскажет ниже сам Абовян, наши же документы начинаются с ответного письма директора училищ Астраханской губернии М. Рыбушкина, в котором последний извещает, что консисторские власти обещали по своей линии разузнать местопребывание Абовяна. Весть о том, что в столь близком расстоянии от «пастыря» открывается возможность пристроить своего человека — очень обеспокоила астраханское армянское духовенство. Они решили захватить кафедру. Архиепископ Серафим принялся обрабатывать Рыбушкина; впрочем, труда большого ему это не стоило. В письме от 27 апреля 1838 года Рыбушкин пишет.

«… в бытность мою в последнее время у означенного Архиепископа я услышал от него весьма лестный отзыв на счет познаний в науках и вообще образования о приехавшем недавно в Астрахань на службу по гражданской части, имеющем степень Действительного студента Армянине Авакове, Нахичеванском уроженце, давно известном архиепископу Серафиму и по его мнению весьма способном к преподаванию».

Давно известному? Без всякого риска можно предположить, что Аваков с какого-либо боку приходится родней благочинному!

Архимандрит не был глуп, зла своему протеже не желал, поэтому через Рыбушкина послал попечителю автобиографию Авакова, а насчет Абовяна запрос послал, но не о том Абовяне, о котором следовало, и не туда, куда надлежало.

Только четырнадцатого января 1839 года получился ответ на запрос. И какой ответ! Астраханская консистория снеслась с Эчмиадзинским синодом (который превосходно знал Абовяна!): «Ныне армянская духовная консистория отношением от 13/1 за № 14 уведомила меня, — пишет Рыбушкин, — что армянин Иосиф Абовян, племянник иеромонаха Захария (!!! В. В.) имеет свое жительство в местечке Амамец (Амамлу? — В. В.), близ Тифлиса и находится в светском звании». Иеромонах Захарий и его тупоголовый шеф не знали, о котором Абовяне идет речь? Конечно, знали! Но они его считали вероотступником и лютеранином, они его не считали своим, поэтому охотно пошли на бесстыдный обман, одновременно отомстив беспокойному «ренегату церкви» и угрожая архиепископу Серафиму…

Девять месяцев духовные бюрократы размышляли и прикидывали, как ответить, чтобы напакостить Абовяну, пока не нашелся «племянник иеромонаха»!