Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга вторая Страница 21

– Как вы полагаете: такая зависимость свойственна только России или ее можно отнести и к другим империям?

– Нам известен целый ряд классических современных империй, например, английская и французская, а отчасти даже и американская. Тут происходил поразительный процесс – внутренняя свобода не сужалась, конституция соблюдалась (конечно, с определенными издержками и в разные периоды времени), и, таким образом, коренные народы только выигрывали от роста территории и процветали, хотя колониальные народы и были лишены основных прав.

Русская же империя в этом отношении обладает рядом своих особенностей: прежде всего, она не объявляла покоренные народы колониальными, а делала их поддаными Его Императорского Величества. Но, вне всякого сомнения, они становились народами второго класса.

– Чем же тогда объяснить столь сильные имперские настроения среди русского народа? Такой патриотизм, что ли, который пробуждается при захвате новых трриторий и который проявляется и в предреволюционные, и послереволюционные годы… Тут, видимо, дело не только в пропаганде?

– Мне кажется, что в этом домнирует национальная гордость: «Мы великое государство, с нами все считаются, мы – великий народ!» Любой ценой – но быть великим. И сегодня это видно, как никогда: есть нечего, очереди бесконечные, магазины пусты – зато мы решаем мировую политику! Но это лишь первое обстоятельство. А из новейшей истории мы знаем, что при столкновении политико-экономических проблем с национально-патриотическими – последние, в большинстве случаев, побеждают.

Возьмите для примера коммунистический Китай или Югославию. Получается, что даже в коммунистических странах приходится апеллировать к национализму, а не к социализму. За счет этого победил Тито, победил Мао Цзе Дун, победил Гомулка, и, с моей точки зрения, это залог того, что Советская империя – последняя в истории.

Западные империи окончательно развалились, когда колониальная интеллигенция, впитав в себя западное образование, повела борьбу за самоопределение, став своеобразным ферментом разложения. Та же участь постигнет и Советский Союз. И, по-моему, это должно будет произойти в самое ближайшее время, потому что бывшие российские национальные окраины в интеллектуальном, политическом и национальном отношении, безусловно, остались самими собой, т. е. национально думающими. И национальная интеллигенция ничуть не уступает русской. В каком-нибудь Узбекистане сейчас интеллигенции больше, чем в Турции, например…

– Вы как раз предупредили мой очередной вопрос о ваших выводах относительно живучести нынешней советской системы.

– В этом отношении я стараюсь быть максимально осторожным: я, скорее, подвожу читателя к выводам, чем делаю их сам. Но, конечно, я не скрываю своей симпатии к возможности разложения этой империи.

Еще хочу сказать, что в моем исследовании мне приходится лавировать между крайностями политических и социальных проблем, и думаю, что я подвожу мыслящего либерального русского интеллигента к тому, чтобы он сам пришел к выводу о полезности возвращения к нашей этнографической границе.

– Значит, вы не пытаетесь назвать в книге какие-либо определенные сроки?

– Ну, я сказал уже, что полностью мне этот вопрос не обойти, но высказывать категоричное мнение я не буду.

– И последний вопрос в связи с книгой: участвуют ли в ней какие-то конкретные политические фигуры или это чисто абстрактное исследование?

– Конечно, особенно в исторической части работы, центральное место занимают Ленин и Сталин.

И, мне даже кажется (прав ли я, рассудит потом читатель), что мне впервые удалось расшифровать ленинскую позицию в национальном вопросе. Потому что его национальная политика оказалась более сложной, чем было принято думать раньше.

– Вы помните, конечно, его главнейшую формулу, высказанную еще накануне Первой мировой войны и повторяемую до самой его смерти – о праве народа на самоопределение вплоть до отделения от государства?

– Ленин считал это легитимным правом каждого нерусского народа, но я расшифровываю, имел ли он ввиду на самом деле отделение, и доказываю, что для него это было всего лишь вопросом тактики, а не стратегии. В сложившихся обстоятельствах Ленин справедливо считал, что единственной возможностью сохранить для России нерусские народы с их территориями является официальное признание их независимости и других прав, чтобы убедить, что над ними не пытаются совершить насилие. А это со временем вызовет их тягу к России.

Во время дебатов об устройстве государства Сталин предлагал включить все национальные республики в РСФСР на правах автономии. Но Ленин мыслил гораздо шире и предложил универсальную формулу: «Союз Советских Социалистических Республик». Первоначальная идея, кстати, была такая: «Союз Советских Социалистических Республик Европы и Азии», но потом Ленин понял, что «СССР «понятие более глобальное, ибо туда может и Англия войти, и Америка…

– Что бы вам хотелось сказать нашим читателям, тем, кто не сможет встретиться с вами на лекции?

– Мой приезд в Калифорнию стал для меня некоторого рода открытием русской Америки. Я был рад познакомиться с вашим изданием, показавшимся мне чрезвычайно интересным и многогранным, и хочу, чтобы читатели «Панорамы» ценили вкладываемый в это труд. Успехов им и процветания!

Июнь 1987 г.

Годы на Западе

Владимир Сахаров

«Силу и влияние КГБ можно оценить, взглянув глазами людей, оказавшихся втянутыми в тот мрачный зловещий мир, где царят слово и воля Комитета. Испытания, выпавшие на долю одного из них, Владимира Николаевича Сахарова, раскрывают исключительную картину влияния КГБ на продолжающийся кризис современной истории, помогают понять муки Ближнего Востока. Судьба Сахарова необычна. Жизнь, которую он вел среди привилегированных слоев советского общества, и положение советского дипломата за границей позволили ему проникнуть в истинную сущность событий, что редко доступно кому-нибудь вне КГБ».

Читателя, которому интересна история Владимира Сахарова в подробностях, вплоть до его перехода на Запад, мы отсылаем к книге Джона Баррона «КГБ – работа советских секретных агентов», изданной несколько лет назад на английском, а затем и на русском языках.

Разумеется, встретить его мне случилось много позже его побега – здесь, в Калифорнии: мы впервые пожали руки друг другу, знакомясь после его выступления в одной из общественных организаций, основанной очень состоятельными горожанами – гостями ее бывали министры, президенты, нобелевские лауреаты и военные чины.

В этот раз Владимир читал там лекцию, после которой мы и условились встретиться с ним в нашей редакции. А теперь – собственно текст нашей беседы, в приведении которого я постараюсь быть предельно документальным.

– Владимир, многим читателям, конечно же, знакомо ваше имя – и по газетам, и по книге Дж. Баррона. Надо думать, живой разговор с вами для них будет не менее интересен, чем глава из книги Баррона, посвященная вам, – начал я нашу беседу.

– Надеюсь, тем не менее, что они еще не читали мою книгу «High Treason» («Государственная измена»). Издали ее по-английски в «Рэндом Хауз»; в книге четыреста страниц, ее тираж 150 тысяч экземпляров. Вообще-то, это художественное произведение, но основанное на моей биографии – роман, насыщенный приключениями и, простите, сексом. Книга охватывает период с 1948 года и до того дня, как я прибыл в США.

– Баррон пишет, что обстоятельства, при которых вы начали сотрудничать с американской разведкой, и подробности собственного вашего перехода на Запад до настоящего времени сохраняются втайне. Может быть, сейчас это уже не секрет, и вы можете рассказать об этом нашим читателям?

– Я разделяю свое «сотрудничество» (не люблю это выражение) с ЦРУ на два периода: первый – взаимное прощупывание – до того, как я поехал в Кувейт; и затем, когда я прибыл в Кувейт в сентябре 1970-го года – с декабря я уже работал на них. Примерно два раза в месяц мы встречались на явочных квартирах. И этот период продолжался примерно восемь месяцев… ЦРУ хотело, чтобы я работал на них дольше. Но мне повезло – у меня был очень хороший «кэйс-офицер», опекун, что ли. Когда я сообщил ему, что в июле 1971-го должен буду возвратиться в Москву и наше сотрудничество станет совершенно невозможным, он сказал мне: «Хорошо, тогда поехали в Америку».

– И была та самая романтическая история с цветами в автомобиле, как сигнал к вашему побегу, описанная Барроном?

– Все было гораздо проще. Книга Баррона перед публикацией была просмотрена ЦРУ, кое-что в ней скорректировано. Баррон, по видимому, не должен был писать, как на самом деле все это происходило.

– А перед побегом вы чувствовали, что советские «органы» следят за вами?