Между жизнью и честью. Книга II и III - Нина Федоровна Войтенок Страница 21

Все это верно лишь отчасти и слишком слабое утешение для оправдания потерь подобного масштаба. Известно, что в боях под Сталинградом участвовало в общей сложности 27 советских армий, под Ржевом — 42 армии. И потери под Ржевом намного больше.

В ходе летней Ржевско-Сычевской операции в районе Погорелого Городища с 7 по 10 августа проходила танковая битва, в которой с обеих сторон участвовало до 1500 танков. А во время одноименной осенне-зимней операции (операции «Марс») по сведениям американского исследователя Глантца только с советской стороны было задействовано 3300 танков. Здесь воевали будущие маршалы бронетанковых войск А. X. Бабаджанян, М. Е. Катуков, генерал армии А. Л. Гетман.

Только за август потери в танках в 30-й армии составили 261, в 5-й армии — 100, а в армиях и корпусах Западного фронта (у Карманова) — 680, из них 311 безвозвратно, всего — 1085 танков (данные не по всем армиям).

Наши войска, взяв несколько деревень, потеряли 52 процента от всех сил, брошенных в бой. В этих боях Красная Армия теряла до 8000 человек — почти дивизию — в день.

Ветеран 30 армии 52 с.д. Шакиржанов Х. А. вспоминает:

«Почему под Ржевом каждый шаг нам доставался ценой большой крови? Уж не потому ли, что мы плохо воевали? Нет и нет, боевой дух у нас был высок, однако многого нам не хватало: и вооружения, и боеприпасов, и опыта. Сказывалась нехватка квалифицированных офицерских кадров, неграмотное решение ряда тактических вопросов под Ржевом со стороны высшего командования. Кто же в основном командовал в начале войны? Это директора школ, предприятий и заводов».

Связист П. П. Шеховцев из 215-й с. д 30-й армии считает:

«Выбор места наступления — Ржев — самый неудачный на всем Калиниинском фронте. Наступление на город через Волгу, на её высоком берегу…, да ещё при тех технических средствах, которые мы имели во время наступления, не могло иметь каких-либо шансов на успех и вело к излишним потерям. Неужели наше верховное командование не нашло лучшего места для наступления?»

А. Шумилин вспоминал в мемуарах:

«Мы несли большие потери и тут же получали новое пополнение. Каждую неделю в роте появлялись новые лица. Среди вновь прибывающих красноармейцев были в основном деревенские жители. Попадались среди них и городские служащие, самые мелкие чины. Военному делу прибывающие красноармейцы не были обучены. Солдатские навыки им приходилось приобретать в ходе боев. К линии фронта их вели и торопили. … Для нас, окопников, война велась не по правилам и не по совести. Противник, вооруженный „до зубов“, имел все, а мы ничего. Это была не война, а побоище…».

Вспоминает участник боев под Белым на Ржевско-Вяземском плацдарме И. Милявский:

«…3 марта 1943 года я получил приказ заменить начштаба 17-й гвардейской дивизии. „Слушаюсь!“ — ответил я и через пару часов ехал на санях-розвальнях, предоставленных мне кем-то из тыла…

Перед взором предстала жуткая картина: на огромном ровном, как плац, белом поле стояли сотни воинов, облаченных в бушлаты. На их головах были бескозырки. Они не все стояли. Некоторые фигуры были полусогнутыми, как бы перед каким-то прыжком с винтовкой в руках. Некоторые лежали почти клубком, скрюченные взрывом снаряда.

Это были страшные скульптуры из матросов морской бригады, которая, презрев всяческую опасность, с ухарством ринулась на врага. И наверняка смяла бы его, если бы не внезапный прицельный шквальный огонь немцев, давно пристрелявших эту поляну. Убитых матросов еще тогда, в ноябре, сковал мороз, и вот они стояли с тех пор…».

Страшную картину поля перед деревнями Бельково и Свиньино рисует бывший командир минометного взвода 114-го отдельного стрелкового батальона Л. М. Вольпе, прибывший сюда в первых числах августа:

«Перед фронтом батальона лежала большая, пересеченная оврагами и руслами каких-то ручьев поляна — километра четыре в глубину и шесть в ширину. На другом конце поляны в бинокль хорошо просматривались развалины деревень Бельково и Свиньино. На них мы и вели наступление.

Где-то впереди, правее, угадывалась знаменитая Дешевка, которая досталась нам чрезвычайно дорогой ценой.

Мне пришлось пройти через всю войну, но такого количества убитых наших бойцов не довелось уже видеть никогда. Вся поляна была усеяна телами убитых, порывы ветра доносили трупный запах, дышать было нечем. Запомнился, например, целиком погибший расчет противотанкового орудия, лежащий около своей перевернутой вверх колесами пушки в большущей воронке. Виден был командир орудия с биноклем в руке. Заряжающий с зажатым в руке шнуром. Подносчики, навсегда застывшие со своими так и не попавшими в казенник снарядами».

Немецкий полковник Хорст Гроссманн:

«Вдоль и поперек исполосованные гусеницами, сплошь покрытые рыжей глиной, вывернутой лопатами и взрывами, полунинские поля были всюду усыпаны кучами стреляных гильз, банками и ящиками, брошенным и поломанным оружием, обрывками бинтов и снаряжения, обломками бревен и рваной колючей проволокой…

150 разбитых и сгоревших русских танков, громоздившихся тут и там группами и поодиночке, дали повод называть это место Panzerfriedhof — кладбищем танков. А по воронкам и между ними, по разрушенным танками и взрывами окопам и блиндажам валялись тысячи тел погибших бойцов. Большинство из них было разорвано взрывами и раздавлено гусеницами. Всюду во множестве мины, неразорвавшиеся бомбы, снаряды и гранаты».

Вот ещё одно мнение участника битвы под Ржевом: «Никаких громких героических подвигов я не совершал. Хлебнул войны по полной с началом наступления на Ржев в конце июля 1942 года.

Страшнейшее впечатление произвели наши атаки.

30 июля начали наступление на Ржев, пошёл дождь, все мы намокли. Танки не пошли (погодные условия и распутица не позволяли), а приказ „наступать“ был дан. Наша часть пошла вперёд на поле… (на пулемёты). Пробежали метров 100 и по нам шквальный огонь, никаких защитных костюмов не было — в гимнастёрочке.

Мы не роптали, нет. Началось у меня неприятие начальства, командования. Командир сказал, что не может отменить бессмысленные атаки, иначе попадёт под трибунал, а скажет „вперёд!“ — ничего ему не будет,