Пушкин и финансы - Коллектив авторов Страница 21

Итак, к самому Пушкину относится тот вывод, который он сделал в статье о Вольтере: «Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что наконец независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» [286].

Очерки материального быта Пушкина [287]

С. В. Березкина

Биография Пушкина изучается уже более полутора столетий и представляет собой разветвленную, основательно разработанную отрасль пушкиноведения. Важную сторону историко-культурного контекста научной биографии составляет область административно– и гражданско-правовых отношений. Наиболее продуктивный путь изучения этой области, на наш взгляд, связан с пересмотром архивно-ведомственных дел, проясняющим особенности функционирования различных учреждений и ведомств Российской империи в 1817–1837 гг. Многие из этих особенностей носят регионально-ведомственный или же кратковременный характер, поэтому слабо отражены в специальных работах по истории русского административного и гражданского права. Между тем подобная ведомственная специфика не только определяет течение целого ряда событий в жизни Пушкина, но и способствует пониманию особенностей его личности и поведения: например, история с заемными письмами, данными в пору несовершеннолетия, показывает способность Пушкина пойти на рискованный для кодекса дворянский чести шаг (раздел 1 настоящей статьи); залог имения в Опекунском совете, напротив, говорит о полном соответствии его поведения социальной дворянской норме (раздел 2); наконец, неудачные деловые начинания последних лет жизни указывают, что поэту были чужды нарождающиеся буржуазные отношения (разделы 3–4).

I. Заемные письма 1819–1820 гг

Е. А.Энгельгардт, директор Лицея с марта 1816 г., сделал в своих записях отметку о Пушкине-лицеисте:

Его высшая и конечная роль – блистать, и именно поэзией. Он основывает все на поэзии и с любовью занимается всем, что с этим непосредственно связано. Пушкину никогда не удастся дать своим стихам прочную основу, так как он боится всяких серьезных занятий, и его ум, не имея ни проницательности, ни глубины, совершенно поверхностный французский ум. <…> Его сердце холодно и пусто; в нем нет ни любви, ни религии; может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце. Нежные и юношеские чувствования унижены в нем воображением, оскверненным всеми эротическими произведениями французской литературы, которые он, когда поступал в Лицей, знал частию, а то и совершенно наизусть, как достойное приобретение первоначального воспитания[288].

Энгельгардт сохранил свое мнение о Пушкине, критично отозвавшись о нем в 1821 г. в записке, представленной министру народного просвещения в связи с необходимостью защиты Лицея.

Мнение Энгельгардта укрепилось вследствие того рассеянного образа жизни, который поэт начал вести по выходе из Лицея. По-видимому, сразу же проявилось пристрастие Пушкина к карточной игре. Г. Ф. Парчевский, посвятивший теме «карты в жизни Пушкина» ряд работ, указал, что первое упоминание о подобном эпизоде можно усмотреть в рассказе о посещении поэтом гадалки Кирхгоф, относящемся к 1819 г.; в подтверждение сделанного ею предсказания Пушкин через несколько дней получил по почте деньги, представлявшие собой карточный долг одного из его лицейских товарищей[289]. На Юге, а затем и в Михайловском Пушкин вспоминал карточную игру, которая велась в петербургском доме Н. В. Всеволожского. Проигранную ему рукопись своего первого стихотворного сборника Пушкин сумел выкупить только в 1825 г. Круг игроков, собиравшихся в доме Никиты Всеволожского, хорошо известен, однако Пушкин имел отношение и к другому кругу, в котором карточную игру вела вовсе не «золотая молодежь» Петербурга. Именно из этого круга вышло первое из заемных писем, которое было дано Пушкиным барону С. Р. Шиллингу под проигранные в карты деньги 20 ноября 1819 г.[290] Письмо сохранилось в копии в составе дела Бессарабского областного правительства «По отношению Екатеринославского губернского правления о взыскании с коллежского секретаря Александра Пушкина должных дворовому человеку капитана фон Лоде Федору Росину 2000 р. ассигнациями денег»[291]. Дело это стало известно Л. С. Мацеевичу, который в 1878 г. сделал на его основе статью для «Русской старины»[292]; еще раз заемное письмо было опубликовано и прокомментировано Л. Б. Модзалевским в 1935 г.[293] Оценочная характеристика отказа Пушкина от уплаты этого долга неуловимым образом (что называется, в подтексте) присутствует в статье Мацеевича, который прекрасно понимал его подоплеку (чего стоит только ироничное заглавие статьи: «Карточный должок А. С. Пушкина»); из комментария Модзалевского оценка эпизода исчезла, а между тем он имеет важный гражданско-правовой аспект, характеризующий жизнь русского общества пушкинской эпохи. Именно незнание судебно-правового контекста дела вокруг долга Пушкина 1819 г. привело к тому, что в книге Парчевского оно оценено как незавершенное[294].

Проследим историю заемного письма по сохранившимся документам и публикациям. 3 декабря 1819 г. Шиллинг передал (т. е. продал за незначительную сумму) заемное письмо Пушкина Ф. М. Росину, дворовому человеку Е. К. фон Лоде. Обязательство заплатить Росину Пушкин дал 3 декабря 1819 г., о чем была сделана им запись на том же заемном письме: «Обязуюсь по сему векселю дворовому человеку Федору Михайлову сыну Росину сполна заплатить. Александр Сергеев сын Пушкин». Незадолго до истечения срока выплаты Пушкин, вынужденный покинуть Петербург, уехал на юг России. Между тем Федор Росин ровно в срок 21 мая 1820 г. предъявил долговое обязательство Пушкина нотариусу, который сделал в своей книге запись о неплатеже по нему. 7 июня 1820 г. Росин обратился в С.-Петербургский приказ общественного призрения с сообщением о готовности пожертвовать 200 рублей «на бедных» в случае получения всего долга с Пушкина[295] (переписка по этому поводу с Приказом общественного призрения в печати не известна, дата обращения Росина обнаруживается в отношении сего Приказа к Бессарабскому областному правительству от 11 марта 1822 г.)[296]. 23 июня 1820 г. по просьбе Приказа общественного призрения (а эти учреждения находились в ведомстве Министерства внутренних дел) было дано предписание петербургского военного губернатора Екатеринославскому губернскому правлению о взыскании с Пушкина долга (дело, заведенное по этому поводу в Екатеринославле, также неизвестно); повторно о том же деле С.-Петербургский приказ обращался в Екатеринославль с отношением от 24 сентября 1820 г.

В деле по долгу Пушкина губернское правление в Екатеринославле возникло потому, что до лета 1820 г. именно этот город был местопребыванием И. Н. Инзова, главного попечителя и председателя Комитета попечения о колонистах южного края России. Получив повышение (с сохранением прежней должности) и став полномочным наместником Бессарабии, Инзов перебрался в Кишинев; там же оказался и причисленный