Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) Страница 21

Руководство Коминтерна делало всё возможное, чтобы создать иностранцам хорошие условия. Уровень жизни коминтерновцев действительно был гораздо выше, чем у среднего советского человека. Однако от царившего в городе хаоса и беспорядков оградить коминтерновцев было трудно. Их тоже, как и всех москвичей, постоянно обворовывали. Расскажу несколько курьёзных случаев.

В середине 20-х годов — точнее не помню — Отто как представитель Коминтерна был приглашён в Минск, на торжественное заседание к военным. В приглашении было указано, что он будет главным почётным гостем и торжество продлится весь день. Отто питал отвращение ко всякого рода торжествам, в особенности если ему приходилось выступать на русском языке. Он сказал, что не намерен тратить время на всякие глупости. Вместе с дорогой на поездку ушло бы около полутора суток. Я предложила Отто послать вместо себя Василия Коларова (представителя компартии Болгарии в Исполкоме Коминтерна)[124]. Он любит внимание и с удовольствием произносит речи. «Ты же всегда посылаешь его на заводы и на всякие торжественные заседания».

Отто идея понравилась, и он попросил меня сообщить Коларову, что от Коминтерна нужно направить представителя в Минск и что он, Коларов, для этого подходит как нельзя лучше. Как я и предполагала, Коларов пришёл от предложения в восторг. В Минск он выехал ночным поездом.

Через несколько дней он поведал нам свою минскую историю. Ехал он всего на один день и взял с собой только портфель с чистыми воротничками и носовыми платками. В соответствии с рангом он ехал в купе первого класса, один. Когда поезд отошёл, он разделся и лёг спать.

Помня о происшедших за последние месяцы кражах, он тщательно запер дверь купе. Перед отъездом Коларов немного выпил, спал поэтому крепко и проснулся у самого Минска, когда проводник постучал в дверь. Коларов  вскочил, хотел одеться, но все его вещи исчезли — даже ботинки и портфель. Утащили всё, что не было  приторочено или прибито гвоздями. Бедняга остался босиком в одном белье. Он беспомощно сел на постель. Поезд тем временем остановился, и на перроне грянул военный марш. Коларов осторожно выглянул в окно и увидел группу офицеров. Кто-то спрашивал проводника, в каком купе едет представитель Коминтерна. Оркестр играл марш за маршем, а Коларов сидел в замешательстве на постели. Положение становилось всё напряжённее, почётный караул и офицеры стояли  по стойке смирно, ждали гостя. Начальнику станции пришлось задержать поезд, и в окно купе стали заглядывать любопытные пассажиры.

Наконец кто-то принёс офицерскую шинель и сапоги, и почётного гостя в одних кальсонах вывели незаметно на другую сторону вагона и увезли на машине…

Лишь немногие в Москве узнали об этом приключении, да тогда никто и не обращал внимания на такие мелочи. Я бы, наверное, и сама забыла эту историю, если бы Коларов не рассказывал её с такой яростью.

Летом 1926 или 1927 года я однажды встретила в коридоре Коминтерна Пальмиро Тольятти, представителя итальянской компартии[125]. (Тогда его звали Эрколи.) Он у меня спросил, не знаю ли я, куда он может на некоторое время поместить жену и маленького сына. Вечером того же дня они должны были приехать из Италии. Тольятти не хотел, чтобы сын его жил в душной московской гостинице. Я предложила Тольятти отвезти семью на нашу дачу в Серебряный Бор. Там на третьем этаже постоянно жил наш шофёр.

Тольятти с благодарностью принял моё предложение. Для его семьи приготовили спальню на втором этаже. Приехали на дачу вечером и рано легли спать. Я попросила жену нашего шофёра утром приготовить для гостей завтрак, но когда проснулась, в доме стояла тишина. Из комнаты Тольятти не слышно было ни звука. Будить мы гостей не стали — пусть отдохнут с дороги.

Наконец около двенадцати часов дня я решилась к ним постучаться. Тольятти подал голос, но сказал, что раздет и открыть дверь не может. Ночью украли все их вещи! Когда я, наконец, вошла в комнату, все трое лежали в постелях, натянув одеяла до подбородка. Воры унесли деньги, часы, кошельки, всю одежду. Они, видимо, взобрались на балкон и через открытое окно проникли в комнату. К счастью, в гостинице «Люкс» у Тольятти оказалась кое-какая одежда, и мы послали за ней шофёра. Но для жены его найти одежду было не так-то просто. Думаю, она помнит своё первое знакомство с жизнью в СССР.

Некоторых руководителей, как, например, Отто Куусинена и его подопечного Мауно Хеймо, в Коминтерне не всегда умели оценить. Оба они старались держаться в тени, в отличие от тех работников, что умели себя подать. К последним, мне кажется, можно причислить Григория Зиновьева, Карла Радека и Георгия Димитрова.

В 1921 году Зиновьев был снова избран председателем Президиума Исполкома, но для Коминтерна он был лишь вывеской: его политическое честолюбие было направлено на другие цели, главным своим делом он считал работу первым секретарём Ленинградского обкома партии, она занимала почти всё его время. На международных совещаниях он, правда, всё же произносил речи, иногда публиковал статьи. Многое из этих речей и статей принадлежало перу других, в частности Отто. В коминтерновских кругах у Зиновьева было два прозвища: «ленинградский царёк» и второе, придуманное Отто, — «сатрап».

Когда Зиновьев бывал в Москве, он большей частью занимался делами, не имевшими никакого отношения к Коминтерну. Его кабинет и квартира находились в Кремле, за все годы в Коминтерне я видела его всего два раза. Он должен был подписывать некоторые документы, и помню, как Отто отправлял Мауно Хеймо к нему с бумагами, но тот возвращался ни с чем: Зиновьева опять не оказывалось в Москве.

Личность Зиновьева особого уважения не вызывала, люди из ближайшего окружения его не любили. Он был честолюбив, хитёр, с людьми груб и неотёсан. Большинство женщин испытывало к нему неприязнь: это был легкомысленный женолюб, он был уверен, что неотразим. К подчинённым был излишне требователен, с начальством — подхалим. Мой муж, который тоже был отнюдь не ангелом, в разговорах со мной называл Зиновьева беспринципным оппортунистом. Правда, какое-то время вынужден был выступать с ним заодно. Ленин Зиновьеву покровительствовал, но после его смерти, когда Сталин стал пробиваться к власти, карьера Зиновьева стала рушиться. Осенью 1926 года его вывели из ЦК партии и из Коминтерна. В Коминтерне этим не были  огорчены. Отто повезло — его лучший друг из русских Николай Бухарин занял место председателя в Исполкоме  Коминтерна[126].

Карл Радек представлял СССР на Международном конгрессе мира в Гааге 10—15 декабря 1922 года. Конгресс был созван социал-демократическим интернационалом профсоюзов в целях предотвращения новой мировой войны[127]. За границей Радек считался могущественным большевистским руководителем. Родом он был из Австрии, участвовал в германских мятежах, а в Коминтерне стремился быть всегда на виду, выступал как специалист по разнообразнейшим вопросам. Но на политику Коминтерна он особого влияния не оказывал, даже ни разу не избирался в Политический секретариат. Чрезвычайно способный, надо отметить, журналист, он многие годы был главным редактором «Известий». Звезда Радека закатилась, когда почти всю вину за неудачу с германской революцией взвалили на него одного. Он был выведен из Исполкома Коминтерна и из ЦК партии и несколько лет занимал весьма незначительные посты.