Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон Страница 21

делал все возможное, чтобы следить за расходами, в том числе сам нанимал каменщиков и перевозил каменные основания на стройплощадку на собственной тележке. Так он реализовывал идею сохранить останки развалин старого театра Медокса; не все следы прошлого были уничтожены. Но, как предсказали мудрецы из Дирекции Императорских театров, расходы по-прежнему превышали бюджет в 960 000 рублей, выделенный казной, и выросли до колоссальной суммы в 2 миллиона.

Строительство длилось более четырех лет. В июле 1820 года была выкопана первая траншея и забито в землю на Петровке первое из тысяч сосновых бревен, образующих фундамент. Точное количество бревен неизвестно. По одним сведениям, их было не меньше 2100, а по другим — более 4000. В возведении здания участвовали сотни рабочих зимой и еще больше — в летнее время. Активная деятельность не прекращалась до декабря 1824 года. Занавес и наличники с зодиакальным тиснением были закончены после продления срока сдачи, а из-за превышения бюджета Михайлову и Бове пришлось пожертвовать 8000 рублей на импортные люстры, которые они намеревались повесить в боковых комнатах, заменив их светильниками из папье-маше и олова, изготовленными местными мастерами. Бове также вынужденно отказался от гигантского зеркала — оно должно было размещаться перед занавесом, чтобы зрители могли смотреть на себя; одна только мысль об этом приводила дирекцию в ужас своим радикализмом и дороговизной.

Готовое здание, тем не менее, оказалось роскошным — с обращенными к сцене ложами, выстланными малиновым бархатом, украшенными золотой бахромой и косами, а открытые ложи с каждой стороны словно были подвешены в воздухе на чугунных кронштейнах. Колонны на пьедесталах обрамляли галереи, поддерживая украшенный арабеской потолок, на котором располагалась массивная хрустальная люстра. Масляные лампы обеспечивали освещение вместе с двумя параллельными рядами свечей вдоль лож. Убранство ошеломляло даже европейцев. «Путешественники, посещавшие Россию, ожидали обнаружить людей, только переставших быть варварами, и часто поражались, оказавшись в по-парижски элегантном и утонченном пространстве», — писали Illustrated London News. Новый театр стал величайшим примером неожиданной урбанизации. Хотя он медленно адаптировался к новым технологиям — газовое освещение не устанавливали до 1836 года, одновременно со строительством специального газового завода — «оркестр и хор были впечатляющими», что сделало театр «любимым местом отдыха представителей русского дворянства, обычно надевающих ордена и ленты для похода в оперу»[157].

В нем могло находиться одновременно более 2200 человек, но спрос, особенно в первые годы, был еще больше, что побудило руководство повторять программы и организовывать дополнительные места в зрительном зале. Боковые комнаты предоставляли достаточно места для проведения камерных концертов гастролирующих иностранных музыкантов. Вход был украшен портиком и вел к большой центральной лестнице и большим залам. Пять массивных полукруглых окон обеспечивали освещение в зрительном зале и каждой стороны сцены. Десять парных столбов поддерживали фронтон сзади. Поскольку театр был больше, чем детище Медокса, его называли Большим Петровским театром. Со временем второе слово в названии отбросили. Пространство перед Театральной площадью стало общественным парком. Позже там соорудили фонтан. Овраг и пруд завалили камнями и землей, оставшимися от разрушенных стен Китай-города. На Театральной площади выросло и скромное здание Малого театра, также спроектированное Бове.

Как внутри, так и снаружи строение вдохновляло и было вдохновлено национальной гордостью. В статье в «Московских ведомостях» возносились хвалы новому театру и Москве, готовой встать в ряд с великими городами мира[158].

«Стремительность и грандиозность некоторых событий в России поразили наших современников и еще очень долго будут восприниматься как чудеса… С каждой победой наше отечество приближается к великим европейским державам. Такие мысли возникали в душе каждого патриота при появлении Большого Петровского театра, стены которого восстали, как феникс, в новом великолепии. Как долго в этом месте были видны лишь кучи грязи и остатки ужасной катастрофы, а слышались только удары молота? Теперь же можно с восхищением наблюдать это великолепное здание необычайного вкуса, сочетающее в себе благородную простоту с элегантностью и легкостью. Стены сотрясают громовые раскаты музыкальных инструментов; лучшее вдохновение для человечества! Таков размах российского правительства и в делах, и в помыслах».

В отличие от кое-как воплощенной идеи Медокса по созданию «русской сказки», Большой театр задумывался с самого начала как прекрасный собор изящных искусств, открытый и для средних классов, известных своей меркантильностью, и для высшего света — тех, кто находился «на пути к Просвещению».

Девятнадцатилетний поэт Михаил Лермонтов отметил похвалой завершение строительства грандиозного Большого Петровского театра. В «Панораме Москвы» он представил бога Аполлона, чья алебастровая статуя возвышается над портиком, взирающего с колесницы на кремлевские стены и расстроенного тем, что «древние и священные памятники России» скрыты от глаз[159]. Они были серьезно повреждены в 1812 году, после того как Наполеон приказал уничтожить Кремль и солдаты его разграбили. Царь Александр I дал указ о реконструкции комплекса в неоготическом стиле, а преемник, Николай I, завершил начатое. Большой Петровский театр, напротив, поражал неоклассическим стилем: симметричный, монументальный и гармоничный.

Он открылся 6 января 1825 года с благословением и аллегорическим прологом с участием Аполлона и его муз. Затем «прорицатель из мифологического мира» предсказал будущее нации и грядущие триумфы. Также было уделено внимание обширности Российской империи, огромной территории, которую она занимала от Польши до Каспийского моря, от «туманов Финляндии» до «скрытых за облаками хребтов грозного Кавказа». Бове, герой вечера (Михайлов оказался почти забыт), слушал заслуженные хвалебные речи со сцены. После премьерного спектакля, начавшегося в 6 вечера, в 11 часов состоялся первый маскарад. Он должен был стать поистине элегантным событием; зрителей даже попросили не приносить с собой шляпы и «неприличные маски»[160].

Открытие театра привело к тому, что многие московские исполнители прекратили свои блуждания по свету. Перед ними вставала задача изучения ролей для нескольких недолговечных спектаклей. Некоторые постановки создавали в России, другие свободно «импортировали» из Европы ввиду отсутствия закона об авторских правах. Первые годы ознаменовались бурлескными комедиями и бенефисами, преимущественно для сольных танцовщиков и певцов, но присутствовали в репертуаре и произведения Пушкина (балеты «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник» и «Черная шаль, или Наказанная верность»), Сервантеса («Дон Кихот») и Гете («Фауст»). В спектаклях использовались специальные сценические механизмы, чтобы воспроизвести волшебную атмосферу. В программу входила и балетная версия «Золушки», любимой сказки XVII века о тяжелой жизни служанки, ставшей с помощью волшебницы-крестной и помогающих ей дружелюбных созданий неотразимой невестой принца. Балет поставили ко дню открытия Большого театра в 1825 году 20-летней балериной Фелицатой Гюллень-Сор[161] на музыку ее мужа Фернандо Сора. Она была парижанкой, Фернандо — уроженцем Барселоны, но оба оказались в Москве, работая в