Сергей Дурылин - Лермонтов Страница 21

Штабисты-дворяне не прощали Лермонтову его близости к простому солдату. Лермонтов же дорожил этой близостью. Она, зародившаяся и укрепившаяся перед лицом смерти, обогатила поэта новым драгоценным знанием героизма русского народа, молчаливого в своей доблести, умеющего доказывать любовь к родине не пышными словами, а самой жизнью своей. Автор «Бородина» узнал на деле русского солдата: в походе, в опасностях, в бою, и понял, что солдат, штурмующий чеченские завалы в непроходимом горном лесу и сошедшийся грудь с грудью с врагом в холодном горном потоке, — это тот же самый солдат, который при Бородине «пошел ломить стеною», о которую сокрушилась мощь величайшего полководца в мире.

В своем «Валерике» (1840) Лермонтов явился прямым предшественником и даже учителем Льва Толстого с его кавказскими и севастопольскими рассказами. Тут та же простота повествования, та же строгая правда, по, быть может, еще большая сжатость изложения, еще большая крепость словесной формы.

Лермонтов называл «Валерика» «мой безыскусственный рассказ». Если сравнить его с письмом Лермонтова и с официальным донесением о том же сражении, то легко убедиться, что рассказ Лермонтова, действительно, «безыскусственный»: в нем ничего не присочинено, ничего не подкрашено, все верно действительности. И в то же время как несравненно показано в этом рассказе величие простоты и скромности безвестных героев, как правдиво несколькими скупыми чертами раскрыта глубина их чувств, чистота и высота их внутренней жизни!

Достаточно вспомнить один эпизод из «Валерика»:

На берегу, под тенью дуба,Пройдя завалов первый ряд,Стоял кружок. Один солдатБыл на коленях; мрачно, грубоКазалось выраженье лиц,Но слезы капали с ресниц,Покрытых пылью… На шинели,Спиною к дереву, лежалИх капитан. Он умирал:В груди его едва чернелиДве ранки. Кровь его чуть-чутьСочилась, но высоко грудьИ трудно подымалась, взорыБродили страшно, он шептал…Спасите, братцы. Тащат в горы…Постойте — ранен генерал…Не слышат… — Долго он стонал.Но все слабей, и понемногуЗатих — и душу отдал богу.На ружья опершись, кругомСтояли усачи седыеИ тихо плакали… потомЕго останки боевыеНакрыли бережно плащомИ понесли…

Какая мужественная сила в этой картине! Сразу чувствуется, что этот кавказский капитан сродни тому полковнику, о котором рассказывает герой Бородина:

Полковник наш рожден был хватом:Слуга царю, отец солдатам,Да жаль его: сражен булатом,Он спит в земле сырой.

И сколько суровой нежности, безмолвной любви открыл и показал Лермонтов в сердцах солдат, окруживших умирающего капитана. Чего стоит одна только подробность: эти скупые тяжелые солдатские слезы, капающие с ресниц, покрытых пылью!

Мужественные, простые и суровые облики офицеров-кавказцев изобразил Лермонтов в штабс-капитане Максим Максимыче («Герой нашего времени») и в безыменном герое «Завещания».

А если спросит кто-нибудь…Ну, кто бы ни спросил,Скажи им, что навылет в грудьЯ пулей ранен был;Что умер честно за царя,Что плохи наши лекаряИ что родному краюПоклон я посылаю.

Максим Максимыч — один из самых замечательных образов русской литературы. Как верно оценил его Белинский, Лермонтов воплотил тип «старого кавказского служаки, закаленного в опасностях, трудах битвах, которого лицо так же загорело и сурово, как манеры простоваты и грубы, но у которого чудесная душа, золотое сердце. Это тип чисто русский… Максим Максимыч получил от природы человеческую душу, человеческое сердце, но эта душа и это сердце отлились в особую форму, которая так и говорит вам о многих годах тяжелой и трудной службы, о кровавых битвах, о затворнической и однообразной жизни в недоступных горных крепостях… Для него жить значит служить, и служить на Кавказе… Но… какое теплое, благородное, даже нежное сердце бьется в железной груди этого, по-видимому очерствевшего человека… Он каким-то инстинктом понимает все человеческое и принимает в нем горячее участие».

И об этом прекрасном, с величайшим мастерством созданном образе, об этой драгоценной находке, открытии лермонтовского гения коронованный жандарм осмелился сказать, что образ этот «недорисован», что Лермонтов был вообще неспособен «его схватить и обрисовать!»

В 1840 году Лермонтов пишет «Казачью колыбельную песню». Эта несравненная по лирической теплоте, по своему народному складу песня про мать, растящую сына-воина на смену воину-отцу, перешла в уста народа; она с тех пор поется всюду, где слышится русская речь, и поется на один и тот же простой и трогательный мотив, по преданию, сложенный самим Лермонтовым.

Можно бы указать еще немало отражений Кавказской войны в стихах и прозе Лермонтова.

Но как ни сильно было, но его собственным словам, в его жизни и поэзии «ощущение» войны, его никогда не покидало и другое чувство, другая мысль. Ее выразил он в том же «Валерике», где так ярко показал русского человека на войне:

Уже затихло все; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом,А там вдали, грядой нестройной,По вечно гордой и спокойной,В своем наряде снеговомТянулись горы, и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем.По беспрестанно и напрасноОдин враждует он — зачем?

С подобным же вопросом Лев Толстой писал свою героическую эпопею «Война и мир». Русский народ вышел победителем из великих войн, которые суждены ему были историей, но в нем всегда жила и живет великая мечта

              …о временах грядущих,Когда народы, распри позабыв,В великую семью соединятся, —

по вещему слову Пушкина.

14 января 1841 года Лермонтов получил отпуск в Петербург.

«Объясню тайну моего отпуска, — писал он Д. С. Бибикову, — бабушка моя просила о прощении моем, а мне дали отпуск».

В начале февраля Лермонтов приехал в Петербург. Но вскоре же по приезде Лермонтов написал товарищу на Кавказ: «Здесь остаться у меня нет никакой надежды, ибо я сделал вот какие беды: приехав в Петербург на половине масленицы, я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким».