Александр Поповский - Вдохновенные искатели Страница 21

Вскоре на имя ученого пришла посылка с клещами. Латышев писал, что его заразили именно эти клещи, и просил определить их вид.

Пять лет прошло со дня знакомства Павловского с Латышевым, и снова они встретились в Средней Азии. Профессор приехал сюда с экспедицией. Он интересовался переносчиками малярии Таджикистана. Военный врач снова не мог ему ничего обещать.

– Не полагайтесь на меня, – сказал он Павловскому, – я, к сожалению, только врач. Паразитологией мне вряд ли позволят заниматься.

Между ними завязалась переписка. Они вели ее аккуратно долгое время. Письма Латышева отличались изяществом стиля, в строках проскальзывала тонкая ирония. Ответы профессора дышали теплом, неизменным вниманием и заботой.

В последние годы Павловский пристально следил за Латышевым, который то уходил целиком в медицину, шел с войском в поход, то вел какую-то работу в военном районе, то принимался разыскивать места выплода москитов, переносчиков лихорадки папатачи.

– Не переведетесь ли вы к нам в академию? – спрашивает его ученый.

– Нет, я не могу, – отказывается Латышев.

У него свои планы и важные дела в Средней Азии. Нет, он останется здесь.

Они снова встретились в Душанбе. Павловский слышал, что Латышев занялся лейшманиозом и ищет места выплода переносчика болезни.

– Много вы успели? – спросил его ученый.

– Пока ничего.

– А у нас вот выходит, – заметил Павловский. – Петрищева нашла в Севастополе личинки.

– Я не так счастлив, – ответил Латышев.

Он не был словоохотлив, ему положительно нечего больше сказать. Инициатива перешла к собеседнику. Ученый снова предложил ему место на кафедре, тот немного подумал и дал положительный ответ. Он соглашался перейти в академию, переехать в Ленинград. Прошло немного времени, и Латышев поспешил вернуть свое слово: он не может отсюда уезжать и вынужден оставаться в Средней Азии.

Это было весной, а осенью дошли до Павловского слухи, что Латышев все лето провел в долине Мургаба в поисках места выплода москитов. Там же он привил себе кровь дикого грызуна – песчанки – и перенес девять приступов возвратного тифа. Поднявшись на ноги, он вскоре выступил с докладом на конференции врачей. «После трех месяцев напряженной работы, – заявил Латышев, – нам посчастливилось не больше, чем другим исследователям. Ни места выплода москитов, ни даже отдельных личинок, ни источника возбудителя пендинки нам обнаружить не удалось…»

Миновало еще два года, и Латышев наконец предложил свои услуги Павловскому.

– Хорошо, я возьму вас, – согласился ученый, – но где уверенность, что вы не раздумаете опять? Строго говоря, в вашей жизни ничто не изменится, я никого не намерен стеснять, будете по-прежнему работать над тем, что вас интересует.

Латышев в этом не сомневался. Он знал правила ученого не ограничивать своих помощников, давать им полную свободу в работе.

– Я твердо решил и не передумаю.

– Что вы желали бы делать?

– Я хочу заниматься пендинкой. Найти изолированную точку в пустыне и изучить ее.

Он не отказался от надежды найти резервуар заразного начала.

Ответ понравился ученому, понравилась настойчивость, с какой исследователь шел к своей цели. Такие люди всегда привлекали его, хотя сам он переходил с одной работы на другую, сменял научную работу на хозяйственную, оставлял эксперимент, чтобы поспеть на совещание, где решался организационный вопрос, и, возвращаясь, вновь брался за микроскоп, чтобы вскоре заняться чем-то другим. Желание Латышева совпадало с собственными планами Павловского, но будущий сотрудник долго откладывал свое решение – так ли твердо его намерение сейчас или он снова передумает?

– Хотите работать над пендинкой? – переспросил Павловский. – Помнится, в Бухаре вы первый определили лихорадку папатачи у больного, которого все считали маляриком. Может быть, поохотитесь за переносчиком?

– Нет, нет, я займусь пендинкой.

– Не все ли вам равно? – все еще проверял его ученый. – Переносчик один для обеих болезней. То, что изучите на лихорадке папатачи, одинаково пригодится вам для пендинки… Впрочем, как хотите… Есть ли у вас помощник или помощница?

– Да, есть – моя жена, Крюкова Александра Петровна.

О том, как трудно порой быть женой вдохновенного искателя

– Посмотрите, Александра Петровна, – сказал Латышев жене, к которой обращался обычно на «вы», – в какое чудесное место я вас привез. На двадцать пять километров кругом ни души, крыша из хвороста, стены из лёсса, в щелях – простор для скорпионов и змей. Ваших ловушек никто здесь не тронет, все будет на месте, в порядке.

Местность, куда Латышев привез свою жену, отмечена на карте крошечной точкой в тех широтах, где солнце и пески царят безраздельно, реки пересыхают, а долины мертвеют и глохнут. Кругом тянутся сопки, изрытые норами крысы-песчанки; они начинаются тут же, рядом с жильем, и уходят в глубь Каракумов. Земля покрыта эфемерами – живыми и мертвыми растениями, чей жизненный круг длится несколько недель: верблюжьей колючкой, капорцами и солянкой. В знойный полдень тут налетает горячий ураган, он несет тучи пыли и беснуется часами подряд.

Землянка, в которой поселились супруги и разместилась лаборатория, представляла собой нишу в лёссовой сопке. Ничего напоминающего человеческое жилье. Потрескавшиеся стены источены норами крыс и мышей, земляной пол покрыт их объедками и толстым слоем помета птиц и зверей. Единственное отверстие рядом с дверью служило окном. Служебные постройки состояли из конюшни, заваленной навозом и мусором, небольшого сарайчика и разрушенного подобия курятника. Здесь Латышев три года назад провел три летних месяца в тщательных поисках места выплода москитов, о чем он поведал врачам на конференции в Ташкенте. Теперь исследователь снова вернулся сюда.

– Меня привлекло это место, – объяснил он жене, – своей природной и бытовой обстановкой – обилием москитов и поголовной пендинкой. Мои помощники, к сожалению, этого не понимали.

Мудрено было сотрудникам его понять. Он завез их сюда, в далекую Туркмению, забрался в гибельную глушь у самой границы и в продолжение трех месяцев томил их и себя испытаниями. В поисках личинок москитов он пересмотрел под лупой и микроскопом тонны навоза и мусора. По его милости они напрасно препарировали пятьсот москитов вида «хинензис», хотя каждому известно, что переносчиком пендинской язвы служит вид «папатачи». Шеф их, конечно, нашел этому объяснение.

– В Армении, – заявил он, – открыли очаг лейшманиоза, существующий тысячу лет. Переносчиком болезни оказались москиты видов «кавказский» и «майор». Почему наши «хинензис» не могут быть также под подозрением?