Адриано Челентано - Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП) Страница 21

То уважение, которое она требовала, означало ложный путь. И не понимала, что я никогда не переставал уважать ее, никогда. И что я перестал бы ее уважать, если бы выказал уважение так, как хотела она. Как я мог заставить ее это понять? Я объяснил ей это словами, а потом, чтобы увидеть, поняла ли она меня, опять коснулся ее пальцем, и она разозлилась еще больше. И тогда я понял, что выхода нет, и слов недостаточно. Для нее это было все то же неуважение к ней.

По-моему, причина, по которой исчезает понимание, находится в том, что один из супругов перестает понимать шутки, так как считает, что лучшая шутка – это стать серьезным. Но незачем быть серьезными, потому что когда такими становятся, то становятся именно серьезными. А серьезность, по-моему, это прислужница смерти. Совершенно правильно говорится: «Веселому Бог помогает». И в самом деле, если мы посмотрим на небо, - оно ведь веселое.

Думаю, что Клаудиа еще любит меня, и я ее тоже. Двое, которые любят друг друга долгое время, ведь неверно, что для них любовь заканчивается. Она заканчивается, поскольку не замечают, что любовь-то они уже отправили в холодильник, она застывает, и тогда нужно только разморозить ее. Но открыть холодильник непросто. И так часто его больше не удается открыть никогда. Тогда и говорят, что любовь закончилась. Но на самом деле, она не кончилась. Конечно, сложность заключается и в моей профессии. Очевидно, что в профессии певца, актера есть вещи, которые любящей женщине надоедают, и я это прекрасно понимаю. Начинается маленькая месть, которой мужчина и женщина взаимно перебрасываются. Никто не говорит: «Теперь я тебе так сделаю». Но совершаются поступки, дающие понять остальное. Но, если причиной всему моя профессия, то, к сожалению, от этого нет средства. Чтобы найти гармонию, которая раньше была, а теперь – раз – и ее нет, нельзя даже разговаривать. Нужно позволить событиям, поступкам, лучше ее, чем моим, с течением времени залечить некоторые болезненные для любви моменты. Могут случаться даже разрывы, хорошо, если временные. Или же случатся открытия, прозрения для обоих. Думаю, что я и Клаудиа, раньше или позже, достигнем озарения.

Первый успех

Эх! Девушки важны. В начале моего пути, когда я начал петь, даже с самого начала, когда я еще был часовщиком, уже тогда девушки имели значение. Поэтому я ходил танцевать в «Filocantanti» на проспекте Дзары в Милане. Это было заведение, о котором, помимо прочего, я годами слышал дома, так как мой брат, когда был молодым, ходил туда на танцы. Он был маленьким Рудольфо Валентино. Он был сердцеедом. И, в отличие от меня, легко говорил «нет». Даже «да» говорил с семью «д». Я ходил танцевать по четвергам, субботам и воскресеньям. В четверг был фокстрот, в субботу и воскресенье тоже. Потом, был день салонных танцев, это в понедельник. Поэтому я танцевал танцы одного направления, и весьма специализировался на танго с фигурами. Но, чтобы потанцевать с девушкой мне приходилось прилагать много усилий. И не только мне. Всем. Тогда приходилось тратить больше сил, чем теперь, чтобы завоевать девушку. Если была такая, которая мне нравилась, то не всегда удавалось уговорить ее потанцевать со мной. И еще хуже было просить ее о свидании, или вести ее в кино, или пытаться делать все то, что положено. Какой труд! Все изменилось, когда я начал петь…

Произошло это более-менее так. Я с друзьями ходил танцевать и говорил: «А я знаю рок-н-ролл, музыку, которая появится через четыре-пять месяцев здесь, в Италии». Это вызывало некоторое удивление у людей, у моих друзей, а потом, позже, и у всех в танцзале, до такой степени, что однажды надо мной чуть не подшутили. Они поговорили с руководителем оркестра: «Мы заставим его спеть. Он знает рок-н-ролл». Меня почти силой вытолкнули на сцену. Мне хотелось пойти, но я был робок, стыдился немного. И вот я поднялся туда и спел L'orologio matto, которую я знал наизусть по-английски.

Это был первый раз, когда я пел для публики. До того я пел в своей комнате, среди часов. Я работал на дому, и Джино Сантерколе был моим помощником. Часы я умел чинить. Я работал на других. Это практиковалось и тогда, а сейчас используется еще больше, да? Когда у кого-нибудь много работы, он ее отдает на сторону, потом возвращает часы клиентам, нам же за все назначает одну цену. Это называется черной работой. И я именно этим и занимался. Если потом у меня появлялся свой клиент, часов, которые я ему чинил, мне хватало, чтобы покрыть заработок за пятьдесят штук, починенных для посредника.

И вот я вышел на сцену и договорился с оркестром. Начал я так: рванул с места в карьер, и так до конца, и, должен сказать, что спел тогда песню так же, как спел бы и сегодня. Я настолько хорошо выучил с диска музыку, слова и все остальное, что казался, в общем, настоящим американцем. И, помню, это был шок, прежде всего для меня, потому что я не ожидал подобного успеха. То есть, успех того самого первого раза, когда я запел, был подобен тому, как если бы я сегодня выступил на стотысячном стадионе. Это случилось так: пам! – как снаряд разорвался. Это правда, что, после того, как я кончил петь, меня вызвали на бис, и пел эту песню снова, так как знал только ее, и я спел еще лучше.

Я спустился по ступенькам с той сцены, и впервые ситуация развернулась наоборот, потому что девушки, красивые девушки, подходили ко мне и говорили: «Адриано, пригласишь потом меня?» «Да, да, но я уже обещал. В общем, с тобой могу только третий танец. А ты должна будешь ждать одиннадцатого». Это было как соревнование за танец со мной, и это меня даже рассмешило, потому что я подумал: «Гляди-ка, как иногда бывает!»

Это был симптом, первый признак успеха, который выпал на мою долю. И, наверное, именно потому, что он был таким значительным сразу, потом мне удавалось поддерживать давление в клапанах, и я не позволил успеху сбить меня с ног. Наверное, потому что я его не желал. Я пытался добиться успеха у девушки, которая мне нравилась, и только, больше не хотел ничего. Ну, и я добился у нее успеха, и у ее подруг тоже, и именно это наполнило меня радостью. То есть, развеселило меня. Потом с друзьями быстро образовался своего рода клан, так как хозяин заведения со следующего воскресенья не только не брал с меня платы за вход, но и просил меня: «Эй! Приходи потанцевать!» Предлагал мне выпить. До этого же он был странным, даже не очень хорошо со мной обращался. Он был из тех, кто любит на всех покрикивать. И с того раза мы с друзьями уже стали говорить: «Нет, в это воскресенье мы сюда не придем. Мы пойдем танцевать в «Якорь»», еще один танцзал. Мы, я и мои друзья, пустили слух: «Эй, смотрите, мы в воскресенье в «Якоре»!» И тогда происходило прямо-таки перемещение клиентуры. То есть происходили эти явления на уровне танцзалов Милана, что уже создавало впечатление успеха. И так продолжалось год.