Это история счастливого брака - Энн Пэтчетт Страница 22

Также я не думаю, что кто-то должен ждать три, шесть, девять месяцев, в зависимости от законов штата, чтобы развод вступил в силу. Прекращение брака – дело серьезное, но нам не нужно, чтобы штат диктовал период ожидания, мол, так мы сможем понять, насколько хорошо знаем самих себя. Через три недели после того, как я ушла от мужа, он позвонил и сказал, что у меня есть неделя, чтобы вернуться домой или подать на развод. Что самое удивительное, о разводе я даже не думала; я ничего не планировала дальше чем на пять минут, но теперь, когда знала, что по истечении недели не смогу вернуться, позвонила адвокату.

Оказалось, муж блефовал, думал, что жестким ультиматумом вернет меня назад. Когда я сказала, что подала бумаги на развод, он ответил, что не даст мне развода. Он отказался подписывать бумаги. По закону Содружества Пенсильвании, где мы тогда жили, спорные разводы имеют трехгодичный период ожидания. Еще целых три года мы могли оставаться официально женатыми. Какой у меня был выбор? Я приготовилась ждать, но времени в итоге потребовалось не так уж много. Однажды днем, примерно шесть месяцев спустя, я получила подписанные бумаги. Моя жизнь лежала в почтовом ящике между каталогами и счетами за электричество. Я так и не узнала, что заставило его изменить решение. Я больше никогда его не видела и никогда с ним не говорила. Мы были разведены.

* * *

Недавно я перечитала «Эпоху невинности». Бедная княгиня Оленска, гораздо более живая, чем любой житель Нью-Йорка. Она была лучше, чем Ньюлэнд Арчер, которому она не могла отдаться, потому что была замужем. Обществу было неважно, что муж обижал ее. Они понимали, что ее жизнь кончена. Благодаря нынешней эпохе разводов моя жизнь не кончена. Постепенно я начинаю видеть в этом благо, а не что-то, чего стоит стыдиться. Мне начинает казаться, что моя жизнь не так уж плоха. Я не верю, что до того, как развод стал социально приемлемым, счастливых браков было больше, что люди больше старались, переживая свои тяжелые времена, что люди были лучше. Я считаю, было больше несчастных.

Развод теперь часть механизма, такая же как любовь, рождение и смерть. Нас информируют, что он возможен, даже если это и не пригодится. И если мы потерпим неудачу в браке, нам повезло, что мы не должны терпеть эту неудачу всю оставшуюся жизнь. Мне бы хотелось, чтобы появилось восьмое таинство: таинство развода, как причастие, тонкая белая облатка на языке. Как исповедь, дарующая прощение. Прощение важно не столько потому, что мы повели себя неправильно, а потому, что чувствуем, что должны быть прощены. Семья, друзья, Бог, все, кто любят нас, прощают нас, принимают нас вновь. Их волнуют наши жизни, наши возможности, наши вторые шансы. Они плачут от радости, что нам не пришлось умирать[4].

1996

Стычка в Париже

На ранних этапах влюбленности люди могут: устроить друг другу незапланированные парижские каникулы; забронировать столик в несусветно дорогом парижском ресторане; сидя в несусветно дорогом парижском ресторане, обсуждать бывших любовников. Все это вполне может происходить и после нескольких лет брака, однако с неизмеримо меньшей вероятностью.

Мы с Карлом были вместе чуть больше года. Он организовал поездку, я подыскала место для довольно позднего обеда. Не помню, с чего все началось, – мы сидели за роскошным столом посреди зала в ресторане «Тайеван», – но разговор каким-то образом переключился на Марка. Мои отношения с Марком были основаны на дружбе и закончились в целом подружески. Карл спросил, часто ли мы ссорились. Или это я спросила Карла, ссорился ли он с бывшей женой, а он, в свою очередь, задал вопрос о Марке.

Подошел официант и протянул мне винную карту размером с могильную плиту. Я полистала страницы, как могла бы листать контрольную по математике: с некоторым любопытством, но даже без тени понимания. «Белое», – сказала я, а Карл – он не пьет – просто качнул головой.

– Нашу самую серьезную ссору и ссорой-то не назовешь, – сказала я. – Мы играли в словесную игру. Он объяснил правила, я захотела попробовать, но потом у меня никак не получалось угадать ответ, а он не мог остановиться. Он накидывал все новые условия и, не знаю…

Подошел официант, чтобы принять заказ. Мы что-то заказали. Какую-то еду.

– И? – спросил Карл, когда официант ушел.

Я прекрасно помню ту ссору. Мы были в машине, и, когда Марк остановился на красный, я открыла дверь, вышла и, минуя пробку, направилась к тротуару, чего ни до, ни после ни разу не делала.

– Мне хотелось его убить.

– Так что за игра-то? – спросил Карл.

– Не такая уж сложная. В том-то и ужас. Как только я поняла, в чем суть, все оказалось просто.

Карл откинулся к спинке. Ему все это очень шло – густой свет, занавески из дамастной ткани, толстая белая скатерть. Он коснулся кончиками пальцев тяжелой вилки, лежавшей рядом с тарелкой. – Объясни мне, как играть. У меня такие штуки получаются.

Мы недостаточно долго пробыли вместе, чтобы знать: не надо говорить о бывших. Наверное, мы и для поездки в Париж недостаточно долго были вместе. И нет двух таких людей, которые вместе достаточно времени, чтобы играть в словесные игры.

Вернулся официант и, вместо того чтобы принести бокал вина, налил вино в мой бокал прямо из бутылки. Это показалось мне очень изысканным. Принесли наши закуски – что-то, что я тщательно выбирала, чего мне очень хотелось. Помню, когда откусила от этого чего-то, то прикрыла глаза, ошеломленная, каким оно было восхитительным, нежным.

– Я называю слово, а затем уточняю, чем оно не является. Например, – я дотронулась до бокала, – это стекло, но не вино.

Карл кивнул.

– Теперь ты можешь сделать одно предположение, и, если оно не верно, мы продолжим, пока ты не поймешь, в чем суть.

– Это тарелка? – спросил он.

– Не тарелка, но бутылка.

С минуту он молчал. Думал.

– Я не понимаю.

– Нужно время, – сказала я. – Кролик, но не короб. Он дожевал закуску, чем бы она ни была. Мне попробовать не предложил.

– Я не знаю.

– Дерево, но не листок.

– Я сдаюсь, – сказал он.

– Вуди, но не Миа.

– Я не знаю. Скажи мне.

Некоторое время я продолжала в том же духе – не отвечая, выдавая пары слов, чем невероятно его бесила. Принесли основное блюдо. До сих пор