Татьяна Умнова - Легенды довоенной Москвы Страница 22

«Дорогой Ика. Я так давно не получала от тебя никаких известий, что я не знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь. Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и тяжело и потому, что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в это, я устала ждать, устала от одиночества. Старею потихонечку. Много работаю и теряю надежду тебя когда-нибудь увидеть».

Печально было еще и то, что даже при наличии возможности вернуться домой Рихард не стал бы этого делать. После того как в конце 1937 года по обвинению в шпионаже был арестован Ян Берзин, у него не было никаких сомнений, что стоит ему ступить на родную землю, и он тоже будет арестован. Собственно говоря, Зорге ведь звали в отпуск, как раз примерно в это время, но он отказался самым решительным образом, сообщив в Центр, что никак не может оставить боевой пост, иначе «чрезвычайно важная информация перестанет поступать». Таким образом он выиграл себе пять лет жизни…

Катя больше никогда не увидела своего мужа. О провале группы «Рамзай» в октябре 1941 года она так и не узнала. Ее саму арестовали 4 сентября 1942 года по обвинению в шпионаже, и вроде бы даже случайно – ее дело никак не было связано с арестом Зорге. Существует документ, свидетельствующий, что Катю оговорила одна из родственниц, Гаупт Елена Владимировна, проживавшая в Свердловске, обвинив в том, что она завербовала ее как шпионку. Катю отправили в Свердловск, где проходило следствие, в процессе которого выяснилось, что ее мужем является гражданин Германии, что только подтвердило справедливость обвинений.

Из постановления о продлении срока следствия от 8 сентября 1942 года: «Установлено, что Максимова Е. А. с 1937 года поддерживала связи с германским подданным Зорге Рихардом, временно проживавшим на территории СССР, заподозренным в шпионской деятельности…»

Катя не могла рассказать допрашивавшему ее лейтенанту, кем именно является Зорге Рихард и чем он занимается за границей. Поэтому она просто признала свою вину по всем обвинениям, надеясь, что ее отправят в Москву, где заниматься ее делом будут более серьезные люди, которые знают правду о ее муже.

Так и произошло.

17 ноября 1942 года Катю перевезли в Москву, и на первом же допросе она отказалась от своих показаний. К тому времени, кстати, оговорившая ее Елена Гаупт была мертва: 2 ноября 1942 года она повесилась в камере следственного изолятора. Так что дело разваливалось на глазах.

«Все это время я давала ложные показания, – заявила Катя на допросе. – Никакой шпионской работы я не выполняла. У меня не было другого выхода. Показания против Гаупт я дала только тогда, когда мне предъявили протоколы ее допросов, где она ссылается на меня как на вербовщицу… Про Шталя мне сказали, что он арестован за шпионаж, и мой муж также известен органам НКВД как шпион. Меня вынудили показать, что Шталь рассказал мне про мужа, будто Рихард вел шпионскую работу против СССР. Но мне об этом ничего не известно…»

Больше Катю на допросы не вызывали. 13 марта 1943 года она была приговорена к пятилетней ссылке в Красноярский край.

Выяснили ли следователи то, кем был муж Кати Максимовой, не известно. Возможно, что – нет. Иначе приговор оказался бы более суров. Существует, впрочем, еще версия о том, что на последнем допросе с Катей лично говорил Берия и уверил ее, что с Рихардом Зорге все в порядке. Так или иначе, о его аресте Катя не знала. Она была уверена, что у мужа все хорошо, и продолжала надеяться на встречу… Когда-нибудь, теперь уже после войны.

Местом ссылки ей был назначен поселок Большая Мурта, куда Катя прибыла 15 мая 1943 года. Она готовилась прожить здесь пять лет, но – не успела даже по-настоящему обустроиться на новом месте…

Вот ее письмо домой, датированное 21 мая 1943 года: «Милая сестричка! Вот я опять наслаждаюсь чистым воздухом и полной свободой. Случилось это на днях – мое возрождение. Правда, меня клонит к земле от слабости, как былинку».

Чуть позже в Петрозаводск пришло еще одно письмо: «Милая мамочка! Господи, какая я сейчас бедная, голая, грязная! Мама, пишите мне чаще, ради Бога, если не хотите, чтобы я сошла с ума. Ведь я столько времени ни от кого ничего не слышала. Приезжайте ко мне на свидание, буду очень рада. Верю, что опять буду на коне, добьюсь хорошей жизни. Сейчас бы как-нибудь не сдохнуть и продержаться. Подкормиться немножко – вот главное…»

Это письмо оказалось последним. Мать не успела приехать к Кате на свидание – через месяц она получила еще одно послание, в своем роде шедевр эпистолярного жанра: «Здравствуйте! Привет из Сибири. Сообщаю вам, что ваша Катя 3 июля 1943 года, находясь на излечении в муртинской больнице, умерла. Сильно не беспокойтесь, видимо, ее судьба такова, и сейчас страна теряет тысячи героинь и героев. Если хотите узнать подробнее, то пишите. С приветом. Елена Васильевна Макеева».

В ответ на запрос пришло еще одно письмо, чуть более подробное, от врача муртинской больницы: «Ваша дочь поступила к нам в больницу 29 мая с химическим ожогом. Лечение проводилось открытым способом, т. е. был сделан каркас, который прикрывался простыней. Иногда у нее со слезами срывался вопрос: за что? Иногда она говорила, что только хочет увидеть свою мать… Деньги, оставшиеся после нее, 450 рублей, израсходовали на могилу, похороны и крест. После нее остались вещи: серая юбка шерстяная, теплая безрукавка и сорочка. Галоши старые. Вещи хранятся на складе больницы у кастелянши…»

Скорее всего, Катя погибла в результате несчастного случая на производстве. На каком именно, точно не неизвестно, в Сибири находилось множество эвакуированных военных заводов.

Уже много лет спустя после окончания войны, когда в Советском Союзе узнали о подвиге Рихарда Зорге, энтузиасты пытались найти могилу Кати, но так и не смогли. Все следы ее потеряны, и, видимо, навсегда.

10

До ареста Рихард Зорге прожил в Японии почти девять лет, вряд ли многие разведчики могли бы похвастать таким долгим сроком агентурной работы. Тем, кто не прошел что-то подобное сам, невозможно представить, каково это – жизнь в постоянном напряжении двадцать четыре часа в сутки, необходимость соблюдать предельную осторожность, притворяться, лгать, находить способы прятать шифры, документы, передатчик, искать возможность выхода в эфир, чтобы вовремя сообщать в Москву важные сведения. При этом Москва часто выражала недовольство, что информация приходит не в должном объеме или не хватает ссыпок на источники. Или же Москва – просто не верит.

Бывало, что после общения с Центром Зорге напивался в хлам и не мог сдержать эмоций – разумеется, не в общественном месте, а в кругу своих. Макс Клаузен вспоминал, как однажды они получили шифровку из Москвы: «Мы сомневаемся в достоверности вашей информации». И Зорге завопил: «Как эти недоумки могут игнорировать наше донесение?!»