Вячеслав Кондратьев - Селижаровский тракт Страница 22

- Перевязывает, - говорит Чураков.

Ну, теперь вряд ли без Шергина взвод станет передвигаться, - думает Коншин. Теперь надо его отводить. Скажу ротному, что Андрей ранен. Но что это? Шергин поднимается. Виден закатанный рукав телогрейки и бинты на руке. Еще слышен его голос - "вперед", и он опять бежит по полю, а за ним - перебежками его поредевший взвод.

"Не надо, Андрей, - про себя бормочет Коншин. - Ты же не знаешь... тебя "на пробу" пустили. Не надо. Уходи с поля. Уходи. Тогда отведут и твой взвод. Уходи. Ты же ранен, ты же имеешь право..."

Но Шергин бежит и неизвестно как, но заставляет бежать за собой и свой взвод. Кучка людей на огромном поле. С трех сторон немцы, и с трех сторон огонь. Неужели Шергин не понимает, не видит, что его никто не поддерживает, что вот-вот должна быть команда "отход"?

- Надо отводить взвод. Смотреть нет мочи. Я к ротному, - говорит Коншин.

- Погоди. Так и послушает тебя ротный. Да и не в нем дело, - кладет руку ему на плечо Чураков.

- Но нельзя же так. Он же тронутый, Шергин. Погубит себя, погубит людей...

Кравцов и помкомбата, тоже спрятавшиеся за стволом большой ели, смотрят на шергинский, барахтающийся под пулями и взрывами, взвод. Четыре одиноких цепочки, в которых по семь-восемь человек... Считай, половины уже нету, а прошли метров триста только, впереди еще ох как много... Сейчас взвод залег. Наверно, очень плотный огонь. Пора отводить, думает Кравцов, касаясь рукой спины помкомбата. Тот понимает его жест.

- Сейчас решим. Иду звонить комбату.

Но тут опять взметывается с земли Шергин, а за ним и остальные.

- Герой, - бормочет Кравцов.

- Да. Надо представить к награде. К звездочке.

- Ему Героя нужно. Не меньше.

- Героя? - удивляется помкомбата.

Но Шергин опять падает. И не поймешь: ранило ли еще, или залег?

Кто-то снова склоняется над ним. Значит, ранило второй раз, а может... Но нет, видно, как перевязывают его.

- Ну, хватит, Шергин! Давай обратно! - вырывается у Кравцова.

- Да, пожалуй, надо отводить... - Помкомбата трогается к землянке, где телефон, но Шергин поднимается.

Хромая, он что-то кричит, машет рукой и идет вперед... За ним, перебежками, следует взвод.

- Хватит, лейтенант! Либо отводи, либо посылай в поддержку! - в сердцах выпаливает Кравцов, весь дрожа.

Помкомбата на миг задумывается, потом решительно режет:

- Да. Посылайте связных во второй и третий взводы - пусть начинают!

- А вторая рота пойдет?

- Да. Давайте скорее!

Когда связной от Кравцова подбегает к Коншину, тот стоит на коленях около лежащего Чуракова и рвет гимнастерку на его груди. Под левым соском небольшая дырка, крови совсем нет, и это вначале удивляет Коншина, а потом он понимает Чураков мертв, и кровь свернулась...

Отчаяние, какого не испытывал никогда в жизни, охватывает Коншина.

- Ваня, Ваня... Как же так?.. Иван, дорогой... Мы же три года вместе... Как же это?.. Иван... - бормочет Коншин.

Связной опускается рядом с ним.

- Товарищ командир... Товарищ командир...

Коншин непонимающе смотрит на него.

- Товарищ командир... ротный приказал - второму вперед, - прошептывает связной.

- Что?.. Куда вперед? Зачем?.. - не доходит пока до Коншина.

- Наступать второму взводу... Старший лейтенант приказал, - повторяет связной.

- Наступать? - наконец понимает Коншин и взрывается: Какого черта! Передай ротному, что мне не "вперед" нужно, а настоящий боевой приказ! Я три года в армии! Понял?

Связной убегает, а Коншин опять склоняется над Чураковым. Нестерпимая боль рвет сердце... На миг представляет себя лежащим на поле, таким же недвижным, как Чураков, и яростное желание повернуть время обратно пронизывает его. Он хочет - хочет так, как никогда и ничего не хотел в жизни, - очутиться сейчас в своем дальневосточном полку, откуда вырвала его поданная им докладная с просьбой на фронт... Но лишь на мгновение эта горькая вспышка. Он тяжело поднимается. Неужели он трусит? Да нет, не может быть! Нет, нет...

- Ты что, мать твою... - взвизгивает подбежавший Кравцов. - Какой тебе еще, к черту, приказ нужен?! - Но осекается, увидев мертвого Чуракова. Насовсем? - спрашивает уже тихо.

- В сердце...

Секунды две молчит Кравцов, а потом так же тихо:

- Ты же слыхал, какой приказ мне помкомбат отдал... Не до устава тут. Понял? Надо, браток, надо... Давай двигай, - и подталкивает легонько в спину. - Как тебя звать-то, запамятовал.

- Алексей.

- Давай, Алеха, давай... Сейчас танк двинет, - он еще раз подталкивает Коншина.

Тут уже все! Обратного пути нет! В голове пусто, в душе тоже, будто выпотрошено... Не помнит Коншин, как подбегают к нему вызванные Рябиковым отделенные, как говорит он им что-то, выдумывая на ходу боевой приказ, как, развернувшись в четыре цепочки, бежит его взвод по полю, как сам делает первый шаг из леса, а потом, голося "вперед", обгоняет людей, как слышит слева "ура" и видит бегущую за танком вторую роту, какого-то капитана, кричащего: "За Родину, за Сталина!", а потом и комсорга батальона, который, обгоняя капитана, кричит то же... Все словно в тумане, словно в дыму... Да и верно, в дыму, который стелется над полем и едко пахнет серой.

- Куда? - останавливает Коншин ползущего назад бойца, вроде бы никуда не раненного.

- В пах попало... Не знаю, чего там, но боль зверская...

- Иди, - бросает Коншин, а самого обжигает - вот ведь куда ранить может.

Невольно сдерживает он ход, потом падает, сдвигает малую саперную пониже, но когда поднимается и продолжает бежать, видит, что мешает лопатка бегу, и подтягивает обратно.

Кравцов и политрук стоят у кромки леса и напряженно смотрят на второй и третий взводы, на которые немцы перенесли сейчас огонь с первого взвода. Тот пока залег, и только несколько раненых - кто ползком, кто перебежками подавались назад, к леску.

- Шергин-то уже дважды ранен, а не уходит... - говорит политрук.

- Зря я его, наверно, первым послал.

- Почему зря?

- Так... Ты ведь не знаешь, что у помкомбата решено было?

- Не знаю.

- Ну и знать это теперь не надо... Идти надо, комиссар. Помирать - так всем и с музыкой... - Кравцов чуть усмехнулся.

- Не торопишься ли помирать, старшой?

- Не тороплюсь. Но как жить буду, ежели живой останусь, не знаю.

Они молчат еще некоторое время, потом Кравцов затягивается последний раз цигаркой, резко бросает ее и зачем-то долго затаптывает сапогом в снег.

- Пошли, что ли? Ты к шергинскому взводу иди по оврагу, там раненых много, выносить надо, а я вслед Коншину...

- Стоит ли? Разве не видишь? - протягивает политрук.

- Вижу! Захлебывается наступление. Но того и ожидать следовало. Все вижу! Но люди-то наши там... Понимаешь, там! И мы должны...

- Да, должны... Пошли...