Матвей Песковский - Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность Страница 22

Так, например, барон М. О. Косинский, бывший директором одной из первых земских учительских семинарий в Новгороде, находился в самых оживленных отношениях с Ушинским, пользуясь его советами и указаниями при организации нового у нас дела. Очень деятельную переписку вел Ушинский с бароном Н. А. Корфом, работавшим тогда в Екатеринославской губернии по народному образованию. Ушинского очень живо интересовало нарождавшееся у нас в то время народное образование, главным же образом отношение к нему самого крестьянства и земства. С восторгом приветствовал он сознательное отношение крестьян к потребности образования для их детей, видя в этом лучший залог для разумной и прочной постановки начального образования и успешного его развития, соответственно потребностям местной жизни. Вот что, например, говорил он в своей статье “О возникновении наших народных школ”, помещенной в “Народной школе” Ф. Н. Медникова в 1870 году:

“…Наша народная школа, как ни слабы еще до сих пор ее начатки, уже действительно начинается у нас, и начинается самым естественным образом, из прямых своих источников: из понимания народом необходимости образования для жизни и из теплого источника любви родителей к детям, которых отцы хотят приготовить к жизни лучше той, какую они сами вели. Как ни просто и как ни естественно такое начало народной школы, но оно не так обыкновенно, как может показаться, и необыкновенно именно потому, что слишком просто и естественно. Человек только в редких случаях попадает на прямой путь; по большей же части он долго колесит вокруг и около, прежде чем придет к тому, что просто и естественно. Странным может показаться, если мы скажем, что наша только что зарождающаяся народная школа стоит на той прямой дороге, к которой едва в самое последнее время начинает приближаться народное образование в некоторых западных государствах, далеко обогнавших нас в этом деле, но между тем это действительно так”.

Ввиду наиболее успешного и плодотворного развития народного образования Ушинский энергично ратовал в пользу возможно большей свободы в этом деле местных органов общественного управления, так чтобы “как администрация, так и высшие слои общества сохранили за собою право содействовать этому делу только убеждением, разъяснением, примером и, наконец, материальною и интеллектуальною помощью, но никак не принуждением, запрещением, регламентациею и тому подобными мерами, которые были у нас прежде в таком ходу и которые здесь, в этом чисто семейном деле народа, не должны иметь никакого места… Если мы оставим за собою одну вспомоществующую деятельность, то и тогда поле этой деятельности будет бесконечно громадно, так громадно, что для полной обработки его не хватит, может быть, ни наших финансовых, ни наших административных средств”.

Короче говоря, Ушинский добивался, чтобы все дело народного образования, во всей его организации, созидалось и развивалось непременно на почве народного самосознания, так как только при этом условии образование получает в глазах населения наибольшее значение и приобретает особенно благотворное воспитательное влияние на массу. В чем именно должна была состоять эта “вспомоществующая деятельность”, куда и как ее направить для просветления сознания массы населения, Ушинский обещал поговорить в “особых статьях”. Но судьбе угодно было распорядиться иначе: цитированная нами статья была последней статьей Ушинского.

Как ни разнообразна была педагогическая деятельность Ушинского – кабинетная, журнальная, в педагогическом обществе; в непосредственных отношениях с педагогами, лично или письменно, – она не поглощала еще всей его энергии. В нем не умерла еще жилка ученого, и он любил посещать университетские диспуты. Его живо интересовали философия, история, естествоведение, особенно же успехи в области анатомии, гистологии и физиологии человека. Но в нем продолжал жить также интерес к юридическим наукам и тем более к политической экономии. Не далее как в 1867 году он поместил в “Голосе” прекрасную статью “О голоде в России”, в которой чувствуется недюжинный экономист, глубоко понимавший в ту пору интересы народной жизни и корни экономического благосостояния государства.

Высоко ценя науку, Ушинский, присутствуя на университетских диспутах, не стеснялся говорить горькую правду и называть вещи своими именами, если ему казалось, что добивающийся ученой степени не имеет соответствующего этому научного ценза. Тут у него иногда происходили довольно горячие стычки с патентованными учеными, причем некоторые из них очень косо смотрели на вторжение Ушинского в ученую область, хотя диспуты – публичный ученый турнир, на котором каждый имел право слова. Вот каким образом на одном из диспутов у него вышло весьма неприятное столкновение.

Профессор Владиславлев (бывший несколько лет тому назад ректором С.-Петербургского университета, ныне умерший) защищал свою диссертацию о философии Плотина. Ушинский, присутствовавший на диспуте, также желал высказать свои замечания. Ему пришлось говорить вторым после официальных оппонентов, т. е. последним. Когда он встал и направился к тому месту, где заседал совет историко-филологического факультета, намереваясь говорить, навстречу ему поспешил председатель совета, т. е. декан факультета, г-н Срезневский. Показывая свои карманные часы, декан резко добавил, что не может позволить говорить ему более пяти минут. Это поразило присутствовавших, и они зашикали. Ушинский же, поклонившись декану, ответил: “Это – самая лучшая защита для докторанта”, – и вышел из аудитории. Вслед за ним направилась и почти вся присутствовавшая публика, выражая ему горячее сочувствие. Профессор О. Ф. Миллер тут же заявил протест против поведения декана, но это не помешало благополучному окончанию докторского диспута.

Это столкновение вызвало целую бурю негодования в печати против самоуправства декана. Ушинский же напечатал свои замечания на диссертацию Владиславлева в “С.-Петербургских ведомостях” Корша, – и это была поистине пророческая оценка Владиславлева как ученого.

Для характеристики разносторонности занятий Ушинского в эту пору надо добавить еще, что он постоянно следил за ходом занятий своих детей и руководил их учением. Третий, например, год “Родного слова”, от первого урока до последнего, был проштудирован А. Фролковым с двумя младшими сыновьями Ушинского под непосредственным его руководством. “Сам же он, – как говорит Фролков, – не мог давать уроков, и особенно своим детям. Малейшее затруднение учащихся, малейшая ошибка с их стороны сильно раздражали его, и он уходил, не окончив урока”.