Ярослав Иосселиани - В битвах под водой Страница 22

— Подготовку к походу вы провели хорошо, — сказал мне Лев Петрович, когда Глоба вышел из каюты, — личный состав вашей лодки прошел большую школу…

— Академию, говорят, — вставил я.

— Пожалуй, так. Во всяком случае экзамены были настоящие. И вас… немножко подергали, правда?

— Я ведь тоже экзаменовался…

— А вы хотели, чтобы вас обошли? Нет уж, с командира спрос должен быть повышенный. Иначе нельзя.

— Я не в претензии.

— В общем, теперь все зависит от вас. Экипаж подготовлен для действий в любых условиях. Последние выходы в море показали высокую выучку личного состава и хорошее состояние механизмов. Сегодня с наступлением темноты боевой выход. Точное время в документах. Их вам вручат в шестнадцать часов. Провожать придем.

Выйдя из каюты комдива, я встретил фельдшера плавбазы, главстаршину Нину Тесленок и понял, почему многие подводники заглядывались на нее. Нина была очень хороша.

— У вас есть свободное время? — спросил я ее.

— Смотря для чего, — улыбнулась Нина.

— Я хочу пригласить вас на подводную лодку…

— Что вы! Матросы разбегутся: «Женщина на корабле — быть беде»…

— Вот потому-то я и приглашаю вас. Надо же бороться с суевериями. Мои подводники не разбегутся, не бойтесь. Я им скажу словами грузинского поэта: «Женщина, как мать, украшает общество, она, как благодетель, приносит счастье».

Мне долго пришлось убеждать девушку посетить «Малютку» в день нашего выхода в море.

Каким путем проникали различные суеверия в среду советских моряков, объяснить трудно, но факт оставался фактом. Только во время войны эти суеверия получили особенно широкое распространение и приносили определенный вред. Я знаю случаи, когда срывались выходы в море, назначенные на понедельники и тринадцатые числа.

Хотелось внушить подводникам, что успех зависит только от их выучки, воли к победе, настойчивости. Мне казалось, что бытовавшие среди части моряков суеверия, вера в приметы могут в отдельных случаях привести к фатализму, который в решающую минуту может нарушить контакт между командиром и подчиненными.

Подойдя к трапу, я пропустил вперед Нину Тесленок. Провожаемая удивленными взглядами подводников, она проворно вскочила на палубу «Малютки».

— Добро пожаловать! — забыв о субординации, расплылся в улыбке Каркоцкий и протянул руку девушке.

— Здравствуйте… здравствуйте! — запнувшись, ответила Нина, и на ее щеках выступил румянец смущения. — Меня подводники не заругают? Женщина на корабле…

— У нас суеверных чудаков мало, — парторг глянул на удивленные лица окружающих и добавил: — Вернее, нет совсем.

— Я же вам говорил, — поддержал я Каркоцкого, — народ у нас сознательный. — И я громко произнес запомнившееся мне изречение грузинского поэта.

— Поэту не воевать, дай бог ему здоровья, — буркнул кто-то, вызвав этим общий смех.

— Главстаршина Нина Тесленок сегодня наша гостья. Будем же гостеприимны! заключил я, вглядываясь в лица моряков.

Мы пригласили Нину пообедать с нами, и когда после обеда прощались с нею, многим, вероятно, не очень хотелось, чтобы она уходила с корабля. Во всяком случае своей непосредственностью, острым умом и веселым нравом Нина сумела оставить о себе хороший след в сердцах моряков.

А когда спустились вечерние сумерки и из-за старых чинар, перекрывавших узкую протоку, на лодках стало совсем темно, «Малютка» бесшумно отдала швартовы и развернулась носом к выходу в море. Вскоре темнота поглотила провожавших нас начальников, товарищей и друзей. Подводная лодка двигалась по протоке при полном затемнении.

Но вот и чинары оказались позади, и «Малютка» закачалась на волнах открытого моря. Теперь о близости берега свидетельствовал только вой шакалов, которые в ту ночь особенно усердствовали по обоим берегам протоки.

На море был полный штиль. Яркие южные звезды щедро усыпали темное небо. Ничто уже не нарушало тишину, кроме легкого шороха волн и мерного постукивания судовых двигателей.

— Ну как, товарищ Фомагин, хороший вечерок?

— Так точно, товарищ командир! — ответил матрос, не отрываясь, как это положено сигнальщику, от ночного бинокля.

— У вас в Бизяевке такие бывают?

Иван Фомагин был влюблен в свою Бизяевку, деревню близ Казани, на Волге, и по его рассказам получалось, что лучше Бизяевки на земле места нет.

— Нет, товарищ командир. Там, конечно, не такие, но… не хуже… Товарищ командир, — переменив вдруг тему разговора, сказал сигнальщик, — Поедайло… и некоторые с ним тоже соглашаются… Плохое у них настроение…

— Почему?

— Говорят: тринадцатого вышли… девушка была перед выходом, буйволов в воде не было под вечер… Плохие, мол, приметы.

— Кто это говорит? — спокойно спросил я.

— Поедайло. Остальные вслух не говорят, но… тоже так думают…

— А буйволы при чем здесь?

— В этих местах буйволы всегда в воде находятся, а перед нашим выходом они все ушли. Поедайло и болтает, что это плохая примета.

— Поедайло в этих местах впервые, откуда же он взял такую примету? Не иначе, как сам придумал. Буйволы ушли, потому что к вечеру похолодало.

— И комсорг так говорит, но… Поедайло упорно твердит: а девушка, а тринадцатое число?..

— А у меня свои приметы, товарищ Фомагин, причем мои приметы проверены в бою.

— Какие же это? — заинтересовался Фомагин.

— Вот придем на позицию, утопим фашиста, повернем курсом на базу, тогда и раскрою… А сейчас скажу только, что мои приметы благоприятствуют нашему успешному походу.

Я знал, что от Фомагина весь экипаж узнает о том, что у командира лодки есть какие-то свои особые приметы. Так оно и получилось. Не прошло и двух часов, как на мостик поднялся Каркоцкий.

— Товарищ вахтенный офицер, разрешите выйти покурить! — громко произнес он, высунув голову из люка.

— Добро!

Каркоцкий вышел из рубки с зажженной папиросой и, прикрывая ее рукавом, начал жадно курить.

— Вы очень много курите, старшина, — заметил я, — это вредно.

— Вот одержим победу, брошу курить, совсем брошу, товарищ командир. А пока не могу.

— Я запомню, смотрите!

— Да и ждать-то ведь недолго. Все говорят, что, судя по каким-то вашим приметам, победа не за горами…

— Правильно, — уверенно ответил я, — если встретим врага, утопим обязательно. А вы разве не верите в это?

— Если встретим, я думаю, утопим.

— Значит, и вы верите?

— Получается…

— Надо же как-то бороться с этими нытиками, черт бы их побрал.

— Да нытик-то всего один, товарищ командир. Это Поедайло. Он мутит воду. Комсомольцы наши только им и занимаются. Не одно, так другое выдумает. Разъяснять ему что-либо бесполезно. Он считает себя умнее всех.