Влас Дорошевич - Старая театральная Москва (сборник) Страница 23

– И гиппопотам не поможет! Нет! Хотите играть «Гамлета», – будем играть его фарсом! Пародией на трагедию!

Г. Вишневский говорил знакомому генералу:

– А вы знаете, ваше превосходительство, ведь, Шекспира-то, оказывается, нет!

– Как нет, мой друг?!

– Так и нет. Сегодня только выяснилось. Не было и нет!

Г. Немирович-Данченко ходил, зажав бороду в кулак.

– Парадоксальный господин!

– Друг мой! – кинулся мистер Крэг.

Г. Немирович-Данченко даже вскрикнул.

Так Крэг схватил его за руку.

– Какую ночь я провёл сегодня! Какую ночь! Вчера я взял на сон грядущий книгу. Книгу, которую все знают! Книгу, которой никто не читает, потому что все думают, будто её знают! «Гамлет»!!!

Мистер Крэг схватил г. Немировича-Данченко за плечо.

– Какая вещь! Так каждый день смотришь на свою сестру и не замечаешь, что она выросла в красавицу! Первая красавица мира!

Мистер Крэг схватил его за ногу.

– «Буду весь в синяках!» – подумал с отчаянием г. Немирович-Данченко.

– Какая вещь! Эти слова: «Быть или не быть?» А? Мороз по коже! Или это: «Ты честная девушка, Офелия?» А? Ужас-то, ужас?! Нет, вы понимаете этот ужас?!

– Кому ж и понять! – сказал г. Немирович-Данченко, становясь подальше, – Шекспир!

– Гений! Гений! Давайте репетировать «Гамлета»! Сейчас! Сию минуту! День и ночь будем репетировать «Гамлета»! Ни пить, ни есть! Давайте, ничего, ничего не делать всю свою жизнь, только играть «Гамлета». Без перерыва! Играть! Играть!

– Про собаку разговора не было? – осведомился г. Станиславский.

– Владимир Иванович, как же теперь, – полюбопытствовал с тревогой Вишневский, – насчёт Шекспира? Есть Шекспир или нет Шекспира?

– Вот вопрос! – пожал плечами г. Немирович-Данченко, – как же Шекспиру – и вдруг не быть?

– Ну, слава богу!

Г. Вишневский облегчённо вздохнул:

– А то, знаете, привык к Шекспиру, – и вдруг его нет. Прямо, словно чего-то недостаёт.

Г. Станиславский крутил головой.

– Большой энтузиаст!

Мистер Крэг посмотрел на вошедших к нему гг. Немировича-Данченко и Станиславского с глубоким изумлением.

– Чем могу служить, господа?

– Да мы насчёт «Гамлета»! – сказал г. Немирович-Данченко.

Мистер Крэг переспросил:

– Как вы сказали?

– Гамлета.

– Гамлет?! Это что же такое? Город, кушанье, скаковая лошадь?

– Гамлет! Пьеса Шекспира!

– Кто ж это такой, этот Шекспир?

– Боже мой! Драматург!

– Н-не знаю. Не припомню. Не слышал. Может быть. Что ж он такое сделал, этот господин, про которого вы говорите?

– «Гамлета» написал.

– Ну, и господь с ним! Мало ли пьес пишут!

– Да, но вы… ставить… в нашем театре…

– Извините, господа! Кто-то написал какую-то пьесу. Кто-то зачем-то хочет её играть. Мне-то до всего этого какое дело? Извините, господа! Я думаю сейчас совсем о другом!

И мистер Крэг погрузился в глубокую задумчивость.

– Капризный у человека гений! – погладил бороду г. Немирович-Данченко.

– Придётся, вместо «Гамлета», на сцену просто датского дога выпустить! – вздохнул г. Станиславский, – не пропадать же догу.

А г. Вишневский так даже заплакал:

– Господи! Я-то всем знакомым генералам, графам, князьям даже говорил: «Гамлет»!

Е. Я. Неделин[20]

Опочил после многих лет радостного творчества артист Неделин.

Благодарная память ему.

Память?.. От актёра не остаётся ничего.

Это не так.

Актёр умирает совсем только тогда, когда умирает последний из его зрителей.

Хорошая игра – как горячий поцелуй.

Это длится мгновенье, но память об этом остаётся в сердце, пока оно бьётся.

Нет, память об актёрах самая яркая.

И воспоминания об актёрах самые сильные.

Это был прекрасный артист.

Талантливый, умный, интеллигентный, с хорошим вкусом.

Отличное сочетание.

В этом мире, где создают иллюзии для других, – и сами живут иллюзиями.

Всякий актёр считает себя не тем, что он есть.

Великий комик Пров Садовский воображал себя трагиком и играл «Короля Лира». Великий Эрнст Поссарт уверен, что он гениальный:

– Водевильный актёр.

И больше гордится тем, как играет Камуфлета в «Чашке чаю», чем Мефистофелем и Ричардом III.

В. Н. Давыдов играет в провинции Лаврецкого в «Дворянском гнезде» и, говорят, всю жизнь промечтал сыграть Гамлета.

Е. Я. Неделин считал себя:

– Фатом.

У него была для этого амплуа колоссальная коллекция самых необыкновенных цилиндров, самых поразительных рединготов, смокингов, визиток, какой-то особой ширины шнурки для пенсне, ботинки всех возможных форм.

Театральная суета сует!

Он был то, что на языке сцены называется актёр:

– На характерные роли.

И тут он создавал скульптурные фигуры.

Передо мной прекрасная декорация Грановитой палаты.

Красный звон московского Кремля.

Соловцов привёз из Москвы преизрядные колокола, и в лавре нашёл звонаря-художника.

Изнемогая под тяжестью парчового одеяния, на трон поднимается Рощин – Борис.

Перед ним проходят послы.

И вот среди них выступает…

Не идёт, а выступает блестящий Лев Сапега.

Глубокий, – но полный какого достоинства поклон.

– Король наш, третий Жигимонт…

Он делает паузу, приосанивается ещё больше и с весом роняет:

– …и мы, паны…

Пред самодержцем говорит представитель конституционного государства.

И даёт понять разницу.

Одной интонацией предупреждает, с кем надо считаться.

Роль Сапеги написана у гр. Алексея Толстого тонко.

Сапега хорошо говорит по-русски.

И лишь время от времени у него проскочит то польское, то латинское слово.

И Неделин ведёт чутко по замыслу автора.

И только чуть-чуть даёт проскользнуть польскому акценту.

– Ты новую вчинаешь династию, и тебе невместно летигиум тот тяжкий пильновать.

Едва слышное ударение в «пильновать» и окончание в котором едва слышно:

– Пильно?ватць.

И перед вами куртуазный, старающийся отлично говорить по-русски польский магнат.

Какой оживший старинный портрет!

Передо мною кабинет, обитый зелёным шёлком с вытканными золотыми лавровыми венками.

Дежурство звякнуло шпорами, палашами и застыло, отдавая честь.

В широко раскрывшиеся двери быстрой, нервной, неровной, стремительной походкой вошёл небольшой человек, с бледным лицом, с глазами исподлобья.

Белый жилет. Большой палец правой руки за пуговицей.

Оглянул всех быстрым, острым взглядом.

Взглядом, от которого не скроется ничего.

Жуткая фигура!

И заговорил отрывистым, с хрипотой голосом.

Словно каждую секунду повелевая.

В манере говорить слышна привычка:

– Командовать.

Когда он волнуется, у него начинает дрожать правая нога. Когда кто-нибудь говорит больше двух слов, он начинает хмуриться. Он всех перебивает. Груб, – и, боже, какой актёр! Каким красивым жестом берёт шутя за ухо Фуше, с какой красотой целует руку «Madame Sans-GЙne». Какая страсть рисоваться. Какое стремленье всех очаровывать.

– Откуда вы взяли такого Наполеона? Величественного и невоспитанного? Орла и «мирового комедианта»? – спросил я у Неделина.

– Я делал его по Тэну.

Сама madame Режан не имела счастья играть с таким Наполеоном.

Я пересмотрел много Наполеонов в разных пьесах, от самого Поссарта.

И ещё недавно, в Париже, зайдя в Дом Инвалидов, чтобы ещё раз взглянуть на «Могилу», – могилу, окружённую знамёнами, могилу, около которой написано:

– Аустерлиц… Москва…

я мысленно видел того, кто лежит в этой «могиле», таким, каким мне нарисовал его Неделин.

Не знаю, мог ли самый горячий поклонник воздать высшую хвалу любимому артисту.

Большое искусство актёра.

Он сам художник, и сам тот мрамор, из которого создаёт свои произведения.

С талантом, с умом, с тонким вкусом Неделин находил в себе чёрточки, чтобы создать образы и Сапеги, и Наполеона, и доктора из «Дяди Вани».

Как богато одарён он был природой!

Я встретился с Евгением Яковлевичем Неделиным недавно, мельком, в фойе оперного театра.

Бедный Неделин был тенью самого себя.

На пожатие ответила бессильная рука. У него было восковое лицо. Усталые от страданья глаза.

Он был:

– Не жилец на этом свете.

А ещё утром я прочёл о нём в газете, что вчера:

– Неделин играл как всегда, как большой художник.

Никто из «соловцовцев», – из могучих актёров могучей соловцовской труппы, – не пережил своего таланта.

Старейший из них, Киселевский, умер в день своего бенефиса, во цвете лет и сил умер сам Соловцов[21], нежданно, в полном расцвете таланта и работы умер Чужбинов[22], для бедного и милого Рощина нежданный мрак настал тогда, когда он только что ступил на новую ступень в искусстве, «Царём Борисом» вошёл в трагедию и стал мечтать о «Макбете»…

И теперь Неделин ушёл, ещё чаруя зрителей своим талантом. Словно соблюдая какую-то традицию соловцовской труппы.