Чернов - Лев Иванович Гумилевский Страница 23

Дмитрию Константиновичу был задан еще только один вопрос — о ковке. Видимо, он наиболее смущал слушателей.

— Необходимость ковки стальной орудийной болванки, — сказал он, — обусловлена только тем, что мы еще не умеем хорошо отлить из стали болтику. Внутренность ее обычно содержит усадочные пустоты, а с наружной стороны она усеяна раковинами от газовых пузырьков, образующих корку. Поэтому болванку всегда отливают короче и толще, чем следует быть орудию: пустоты сжимают ударами молота, которыми также и растягивают ее, так что наружный и внутренний слой, становясь длиннее, делается и тоньше, а потому легче снимается с орудия и вынимается из него сверлом при обточке. Можно поэтому сказать, что ковка сохранится до тех пор, пока мы не выучимся отливать орудия из стали так же хорошо, как это делаем из бронзы или из чугуна…

Председатель поблагодарил за разъяснение и предложил перейти к прениям.

Первое слово взял Гадолин.

— Те факты, которые сообщил нам теперь господин Чернов, особенно важны: они красноречиво сами за себя говорят! Надобно признать, что разница между прочностью прокованных орудий и обработанных по способу господина Чернова была весьма резкая. Проба была весьма строгая; такие заряды, которые употреблялись при испытании, были слишком сильны, и хотя сталь при этом растянулась на одну трехсотую долю, как это выходит из данных, сообщенных сегодня, но орудия выдержали пробу, — результаты, без сомнения, замечательные! Но, по моему мнению, отвергая значение ковки, которая многими людьми в течение веков почиталась средством, улучшающим качества стали, господин Чернов сделал слишком поспешное заключение!

— Вот, вот! — как о чем-то давно ожидаемом негромко сказал Дмитрий Константинович, переглянувшись с сидевшим рядом Киреевым.

— В сообщении господина Чернова, — продолжал Аксель Вильгельмович, вдохновляясь убедительностью собственных доводов, — мы встречаем замечательную попытку свести разные явления на общеизвестные физические законы и объяснить их чисто теоретическим, научным путем. Нельзя не отнестись сочувственно к такого рода попыткам, встречающимся, к сожалению, очень редко в технической литературе, но нельзя также не высказать, что господин Чернов зашел в этом далеко, стараясь объяснить такие факты, которые еще не могут быть подведены под известные нам законы физики…

Все три факта, в объяснении которых, по мнению Гадолина, Чернов зашел далеко, относились к вопросам кристаллизации стали. Забегая вперед, должно заметить, что впоследствии, после появления учения Лемана о жидких кристаллах, выяснилось, что прав был Чернов, а не его оппонент.

Закончил свою речь Аксель Вильгельмович аргументацией, типичной для людей, с осторожностью относящихся к новым идеям.

— Кроме того, — заявил он, непоколебимо уверенный в своей правоте, — надобно заметить, что произведенные господином Черновым опыты над изменением структуры стали еще малочисленны и недостаточно разнообразны для того, чтобы вывести из них окончательное заключение для практики. Это может быть только тогда, когда другие и в разных местах и при других обстоятельствах повторят их с одинаковым успехом, и, без сомнения, такие опыты послужили бы к разъяснению многих еще весьма темных вопросов в технике стали! Я обратил внимание на эти обстоятельства, — добавил оратор в заключение, видимо, почувствовав ироническое отношение зала к его выступлению, — только в интересах самой науки. Я хотел только указать на то, — уже совсем виновато закончил он, — что, по моему мнению, недостаточно или неправильно объяснено, но вовсе не имел намерения умалить значение практических результатов, которых достиг господин Чернов.

Чтобы сгладить некоторую неловкость выступления Гадолина, барон Дельвиг сказал, закрывая прения по докладу Чернова:

— Мы должны быть благодарны Акселю Вильгельмовичу за изящный критический разбор высказанных господином Черновым мнений, сделанный единственно с целью поставить на более прочную научную почву теоретические выводы автора. Но я полагаю, что главное в выслушанном нами сообщении — не теоретические воззрения, но те практические указания, сделанные на основании весьма замечательных исследований, которые привели его к важным и, сколько мне кажется, новым результатам…

В конце заседания по предложению председателя было принято решение создать комиссию. Члены этой комиссии должны были составить вместе с Черновым программу испытания образцов стали и доложить общему собранию о полученных результатах.

Барон Дельвиг ошибался в оценке теоретических воззрений Чернова. Научное значение доклада «Критический обзор статей гг. Лаврова и Калакуцкого о стали и стальных орудиях и собственные Д. К. Чернова исследования по этому же предмету» не менее велико, чем практическое его значение. Достаточно сказать, что и сегодня, через сто с лишком лет, лежащая перед каждым руководителем сталелитейного завода «Диаграмма сплавов железоуглерода» есть не что иное, как «шкала Чернова» для различных содержаний углерода, которую он демонстрировал на своем первом историческом докладе в мае 1868 года.

«Открытие критических точек Чернова, — свидетельствует профессор А. Ф. Головин, — послужило теоретическим фундаментом для создания науки о металлах, так как дало исходные предпосылки для построения диаграммы состояния железоуглеродистых сплавов в ее важнейшей части, относящейся к сталям. Именно… Д. К. Черновым впервые в мировой науке было дано научное обоснование главной задачи зародившейся тогда новой области знаний — металловедения — задачи установления закономерных зависимостей, связывающих структуру металлов со способами обработки, с одной стороны, и со свойствами — с другой стороны».

Но что ясно нам сегодня, далеко не было так очевидно современникам Чернова сто лет назад.

4. АЛМАЗЫ И ЛЮБОВЬ

Зал заседания Русского технического общества Дмитрий Константинович покинул как триумфатор. Его провожали друзья. Выйдя на крыльцо знакомого подъезда, Петр Григорьевич взял друга под руку и подвел к веренице извозчиков:

— Садись, поедем ко мне!

— По какой причине? — остановился Дмитрий Константинович.

Ближайший извозчик уже подавал свои санки, Петр Григорьевич отстегнул меховую полость — ничего не поделаешь, пришлось сесть.

Падал тихий снег, покрывая темные мостовые и тротуары нежной пеленою. Черные следы прохожих, полосы от санок снег не успевал засыпать.

— Все-таки зачем ты меня везешь к себе? Кто-нибудь именинник?

— Сегодня — ты, а завтра — Катя. Вот мы и решили собраться, два дня праздновать!

— Ах да, завтра двадцать четвертое, Екатерины! А кто у вас?

— Свои все и Катины институтские подруги.

Отрешенный от мира, сосредоточенный на своей проблеме вот уже два года, Дмитрий Константинович вдруг ощутил острый, почти детский интерес к обыкновенной человеческой жизни. Он никогда серьезно ничем не болел, о больнице знал только понаслышке, но сейчас чувствовал себя так, как будто его только что выписали из больницы и после долгого пребывания взаперти теперь везут домой, где его ждут.

В Кате было что-то новое, и он с грустью подумал: «А ведь опа стала совсем хозяйкой! И больше ничего!»

Невольно сравнивая сестру с ее любимой институтской подругой, Дмитрий Константинович не